– Секьюрити. Сегодня у нас обедает госпожа Серебряникова…
Леонович повернулся к Турецкому и скорчил постную мину – возможно, испугался, что с супругой мэра тягаться за ресторанное поклонение будет непросто. Секьюрити между тем ел их обоих глазами. Турецкий заметил, что из уха у него торчит шнур.
Метрдотель простер руку в сторону зала, и процессия двинулась: впереди сам метрдотель, за ним Леонович и Турецкий, а старший и младший официанты в арьергарде. У Леоновича физиономия так и сияла. Он всем этим упивался. Только то, что он держал глаза опущенными, не давало ему выглядеть идиотом.
Окна были зашторены, и зал ярко освещался, отчего безвкусица и роскошь били в глаза куда резче, чем просто при дневном свете. Зал был полон и гудел разговорами. Одна за другой взгляду Турецкого представали различные компании, разговоры которых он бы с удовольствием послушал. Но сегодня он тут по другой причине.
Леонович не говорил официанту ничего, видимо, здесь прекрасно знали его вкусы, а Турецкий в качестве аперитива заказал минеральную воду.
Леонович начал разговор первым:
– Я уже слышал о вас, Петр Петрович. Но никак не думал, что увижу так скоро. Так что, сами понимаете, полон любопытства.
– А чего тянуть?
– Согласен! У вас ко мне какой-то деловой интерес?
– Возможно, – уклончиво ответил Турецкий.
– А чего тянуть? Можно ведь опоздать. Можно не успеть.
– Куда?
– Ну… в широком смысле. Можно умереть, например, – улыбаясь, предположил Леонович.
Турецкий не поверил своим ушам. Вот это напор. Вот это «наезд».
– Шутить изволите?
– Ничего подобного. Смерть на войне – механическая вещь. Война – грандиозная машина, планомерно истребляющая людей. Подвиги и страдания тут мало что решают.
У Турецкого уже шарики за ролики заходили. Остановить Леоновича, кажется, было мудрено, а понять – еще сложнее. Турецкий все же осторожно вставил:
– Я так не думаю. Вы же не на войне.
– Я не на войне? – удивился Леонович. – Я – не на войне?! Ну вы даете! Кто-то из великих сказал: мошкаре, что рождается на рассвете и умирает с заходом солнца, не дано постигнуть значение слова «ночь».
– Ну, извините, если был неправ.
– Проехали, – кивнул Леонович. Но видимо, все-таки «не проехали», потому что он еще раз повторил: – Я – и не на войне, надо же…
Турецкий вздохнул:
– Складывается впечатление, что вы меня не понимаете…
– На этот счет не волнуйтесь. Я могу говорить с кем угодно, даже не понимая другого диалекта, – безапелляционно заявил Леонович. – Я всех понимаю и всех люблю. Всех! Древние греки выражали это в своем языке. У них есть слова «эрос», «филия» и «агапе» – все означают «любовь». «Эрос» – физическое влечение, «филия» – братская любовь, дружба, а «агапе» – любовь человеческой сущности. Я, допустим, могу не любить то, что вы делаете, но я уважаю и люблю вас как человека. Я люблю человечество!