Олю хоронили рядом с дедушкой и бабушкой. Так настоял Володя. Откуда у него что взялось – плакал, плакал, а потом стал как железный, – только тут хоронить и все.
– И меня тут, – кричал, – я в этой же земле. С ними!
Нина Сергеевна, узнав, что для Игоря нет опасности, дала наконец волю горю. И плакала, и сознание теряла, и все как полагается на похоронах.
Зоя снова все взяла в свои руки, только на этот раз были и музыка, и цветы, и даже какие-то школьники с венками.
Народу собралось тьма. Для крохотного городка, едва выбившегося из поселка, – событие. Начальство, которое знало место работы Володи, дало много машин и большой автобус.
Поминки устроили тоже у Зои. Для этого пришлось трактором поставить крыльцо на место и разгрести строительный мусор. Негодный для жизни дом для поминок оказался в самый раз, хорошо, что Зоя еще не успела перестроить его окончательно. Люди сидели в комнатах по отдельности. Согласно положению. В одной – родители, Игорь, Максим и начальство. В другой – Зоя со своей компанией. В третьей – ранг пониже во главе с милиционером. И так далее. Никто ни с кем не смешивался, и разговор шел в каждой комнате свой, соответственный. Воронихе и старикам наливали прямо в прихожей.
Веры на поминках не было.
Стояла она на кладбище рядом с гробом, глаз от Оли не отрывала, даже страшно делалось. Сколько ж это можно в закрытые глаза мертвого человека смотреть? Что там увидишь? Что? А потом исчезла. Никто не знал ни когда, ни куда…
Но что возьмешь с психопатки? Они ведь непредсказуемы… То ищут, то бросают, то плачут, то смеются… То уходят, то возвращаются…
«Найдется в конце концов… Куда ей деться? Не в Сицилии живем…» – это сказал милиционер. Он не любил Сицилию за то, что та породила мафию… И любил на эту тему поговорить.