Я изумилась:
– А с нами он всегда был веселым, смеялся, шутил.
– Правильно, – сказал Сережа, – с бабами он всегда был ласковый. За это они и любили его. С бабами и с клиентами. С теми, кто ему нужен, одним словом. А с остальными как собака.
Я задумалась. Информация неутешительная. Добрый был Костя со своими домашними или злой, это не мотив для убийства. Хорошо бы съездить к нему домой. Может, там что-нибудь прояснится?
– Скажите, а у вас в Раскове большой дом?
– Ага, – сказал Сережа. – Три этажа, потолки высокие.
– А ведь Расково на пригорке? – не унималась я. – Оттуда, наверное, вид на город замечательный?
– Да, вид чудесный, – согласился Сережа и вдруг оживился. – Послушайте, Света, давайте прямо сейчас съездим к нам домой. Все посмотрите. Там и пообедаем.
Я с облегчением вздохнула. Ну, наконец-то допер мужик. А вслух сказала:
– Не знаю, Сережа, что подумает ваша мама?
При упоминании о матери он смутился. Эх, дура, неужели я все испортила?
– Да, маме не нравится, когда я в дом вожу девушек, – ответил Сережа. – Но один раз можно. Я думаю, вы ей понравитесь.
– Особенно, когда она узнает, чем я занимаюсь.
– Ну а мы ей об этом не скажем! – воскликнул он простодушно. – Я скажу, что вы медсестра и ухаживаете за больными старушками. Ведь это правда.
– А она спросит, как лечить какую-нибудь ее болячку.
– Ну тогда, – он смутился, – тогда мы скажем, что вы художница. Кстати, вы похожи на творческую личность.
– А она начнет разглагольствовать о живописи, – усмехнулась я. – Я, между прочим, из художников знаю только Пикассо, да и то потому лишь, что один местный художник всю ночь про него трепался в постели. Говорил, гениталии совершенно потрясающе изображал, один росчерк пера, а выразительнее, чем в «Плейбое»…
– Он, наверное, имел в виду иллюстрации к Овидию, – предположил Сережка.
– Очень может быть, – сказала я.
Сережа закусил губу. Я почувствовала, что он ревнует меня к тому художнику, любителю Пикассо. Эх, знал бы он, сколько у меня их было, этих художников, писателей, бизнесменов, простых шоферов.
– Слушайте, – сказал он наконец, – а кто вы, собственно, по образованию?
– Окончила романо-германский, – ответила я.
– Правда? А какой язык?
– Французский.
– Отлично! – воскликнул он, просияв. – Слушайте, это судьба. Я ведь тоже студент романо-германского. Только я изучаю немецкий. Но это не беда, скажем, что мы сокурсники, не заставит же она нас говорить по-немецки.
Я кивнула. Мы уже ехали по проспекту Строителей, и, насколько я знала город, до поселка Солнечный, а там и до села Расково оставалось всего ничего.