В первый момент он едва не выскочил вон. Антон никогда не причислял себя к робкому десятку, но тот полумистический ужас, смешанный с благоговением, что он испытывал с первого момента, как только пересек границу покосившегося забора, казалось, способен был раздавить, лишить воли любого, кто оказался бы тут.
Пересилив себя, он подошел к столу и склонился над стопкой прямоугольных пластин.
Это было послание. Письмо предназначалось ему — далекому потомку того человека, чей прах покрывал темный пластик незамысловатой кровати…
Антон присел на край истлевшего кресла, от которого остался только не подверженный времени каркас, и придвинул к себе стопку исписанных аккуратным почерком пластин. Человек, писавший эти строки, выводил их раскаленным острием на пластиковых крышках различных контейнеров. Видимо, он понимал, что пройдут сотни, а быть может, тысячи лет, прежде чем нога человека вновь переступит этот порог, и сделал все от него зависящее, чтобы послание дошло до адресата…
Он взял в руки верхнюю пластину и углубился в изучение знаков.
Текст был написан на интеранглийском…
«24 июля 2242 года.
Я остался один.
Сегодня, спустя тридцать два года после того, как судьба забросила нас на эту планету, я впервые почувствовал, что такое настоящая безысходность.
Оля умерла тихо, во сне. Я похоронил ее во дворе, рядом с Ургеймом.
Грустно, что никто не сделает этого со мной».
Антон дрожащими пальцами положил первую пластину и взял следующую, которая была значительно больше.
«27 июля.
Перечитал вырезанную накануне запись и понял что глупо будет провести свои последние дни в черной депрессии… В конце концов, улетая с Земли, мы надеялись отыскать планету, на которой смогли бы начать новую жизнь, без смога, перенаселения и прочих прелестей, разъедающих цивилизацию.
Мне шестьдесят лет, тридцать из них я прожил на девственной планете, чем-то похожей на Землю, рядом со мной была любимая женщина, так что мне действительно грех жаловаться на судьбу.
К тому же мы оставили тут заметный след, который, я надеюсь, не сгинет вместе с нами, а переживет века…
Я не стану тратить отпущенное мне время на изложение пройденного… В конечном итоге вся наша жизнь, начиная с катастрофы разведывательного корабля на соседней планете этой системы и практически до последних дней, описана Ольгой в бортовом журнале аварийного модуля. Там все ее мысли, собранные нами научные данные, оценки той катастрофы и т. д.
В данный момент меня волнует вовсе не халатность Уго Ургейма, приведшая к катастрофе, и не наши с Ольгой переживания. Все это уже осталось в прошлом. Сейчас меня заботят те, кто остается тут, как живой и нетленный памятник нашего присутствия на планете.