— Ну извини, это так, вырвалось. Связка между слов, чтоб не сморозить покрепче.
— Я ученый, не меньше, чем им был Колвин, — внезапно заявил Вадим, встав с кресла и выпрямившись по стойке «смирно». — У меня несколько иные принципы и свои собственные амбиции, но я ученый. А погоны на плечах — это лишь дополнение к профессии.
Барташов зло посмотрел на него снизу вверх и вдруг криво улыбнулся.
— Смотри, философ, погоны-то — черт с ними, как бы башка с этих плеч не улетела. Помнишь, что я тебе говорил в самом начале? Или уже забыл? Напомнить?
Вадим молчал.
— Я напомню. — Барташов сцепил пальцы рук так, что они побелели. — Я расконсервировал «Гаг-24» на свой страх и риск, используя служебное положение, так сказать. Расконсервировал потому, что сил моих больше не было смотреть, как наших пацанов кромсает в разных «горячих точках». Потому что «Гарри Трумэн» над моей башкой — это не гарант мира, а прелюдия к новой войне! Потому что сфера национальных интересов США уже скоро распространится на мой собственный сортир, если не дать им понять, что мы тут тоже кое-что умеем делать и у нас есть СВОЯ сфера национальных интересов и безопасности. Ты понял мои мотивы, майор?
Колышев кивнул. Не стоило доводить генерала до повторных откровений. Все это он знал и слышал раньше.
— А теперь знай: меня взяли в оборот. Пока что терпят, — я успел вовремя заткнуть пару глоток, — но только пока. Если через два месяца мы не продемонстрируем им нечто действительно сногсшибательное, «Гагу-24» каюк, и мы с тобой еще позавидуем Антону Петровичу. Ты понял?
Колышев кивнул. Генерал воспринял его бледность, пятнами выползшую на лицо Вадима, как признак понимания. Он представить себе не мог, что, говоря о собственных интересах и амбициях, Вадим сказал больше правды, чем сам того желал. У него действительно присутствовали свои мотивы работы в «Гаге» и… свой заказчик, которого Колышев боялся во сто крат больше, чем всего Министерства обороны вместе взятого.
Он понимал лучше, чем Барташов, — провал означал смерть. Не политическую, не научную, а реальную… физическую.
Отсюда проистекала его решимость идти до конца во что бы то ни стало.
* * *
Когда Лада снова пришла в себя, сумрак отступил, вокруг было светло — даже слишком. От яркого, бьющего в глаза света ламп ей пришлось зажмуриться.
Рядом послышались шаги, что-то щелкнуло, и ослепительные солнца вокруг погасли.
Она вновь открыла глаза.
Рядом с ней стоял человек в серой просторной одежде. Его маленькие глаза смотрели на нее внимательно и изучающе.
— Ну? — Он присел на табурет рядом с ее постелью. — Давай знакомиться?