Голос матери заполнял все ее сознание, душил ее волю и требовал от нее подчинения. Вера закрыла уши руками, но он все продолжал звучать.
– Замолчи! – закричала она. – Я не хочу тебя слушать! Ты умерла!
Крик заглушил голос матери, и Вера с недоумением оглянулась вокруг. Как много в этой квартире вещей матери. Куда ни посмотришь, взгляд везде натыкается на ее незримое присутствие. Мать заполняла собой всю квартиру, не хотела из нее уходить.
Вера вдруг разозлилась.
– Ну, нет! – сказала она. – Ты умерла! Я заставлю тебя в это поверить!
Кому она это говорила? Себе или умершей матери?
Вера решительно подошла к окну и распахнула обе створки.
Первым в окно отправился старый ламповый еще радиоприемник, который мать хранила как напоминание о Московском фестивале молодежи и студентов. Приемник ей подарил какой-то негр из Камеруна, который был совершенно очарован ею и уговаривал выйти за него замуж и отправиться вместе с ним в Африку. Приемник глухо бухнул о газон под окнами квартиры и напомнил о себе треском деревянного корпуса.
Вера распахнула шкаф в комнате матери и принялась выбрасывать в окно одно за другим материны платья. Она плохо понимала, что делает, но ясно ощущала, что это с ее стороны бунт против чего-то устоявшегося и незыблемого.
С каждой выброшенной в окно вещью ей становилось легче. Мать помалкивала в гробу, не напоминая о себе и даже не открывая глаз, чтобы взглянуть, как дочь расправляется с ее имуществом…
Рассвет застал Веру сидящей перед гробом матери на единственном оставшемся в ее комнате стуле перед пустым, распахнутым настежь шкафом. Руки ее были устало опущены, голова упала на грудь.
Вера спала. Мать в гробу молчала.
Вынос тела был назначен на двенадцать. Он пришел в десять.
Вера с утра сидела с открытой дверью, прислушивалась к шагам в подъезде, но шаги каждый раз удалялись от двери ее квартиры. Ей ни разу не пришлось вставать от гроба матери, чтобы встретить того, кто пришел проститься с покойницей.
Вера сидела напротив двери в комнату и увидела его сразу, едва он появился в дверном проеме. Он вошел и остановился возле гроба, в котором лежала женщина, которой он помог умереть. Она лежала точно так же, как и вчера, когда еще была жива, только глаза ее были теперь закрыты. Ее нос еще больше заострился, кожа обтянула лицо и изменила цвет – лицо было теперь зеленовато-серым, неживым. Руки, сложенные на груди, были такого же цвета, их тоже обтягивала ссохшаяся морщинистая кожа.
Вера сидела рядом в черном платье и черной косынке, держала в руках черный платок. Все это она нашла у матери в шкафу, когда выбрасывала его содержимое в окно. Черное траурное одеяние она не выбросила, а решила надеть. Может быть, мать его купила специально для того, чтобы дочь проводила ее именно в нем. Вера решила выполнить хотя бы эту невысказанную волю матери.