Табличка «Сдается внаем» гласила, что смотрителя надо искать в самом здании, и я стала стучать в дверь огромным молотком, подняв такой грохот, что, пожалуй, всполошила весь квартал. Но ничего такого не произошло. На всей улице ни единая складочка ноттингемских кружевных занавесей не была приподнята любопытной рукой. Я не стала повторять канонаду — если бы смотритель действительно находился внутри, он бы сломя голову примчался на этот шум — и уже начала было записывать адрес агентства по продаже недвижимости, когда из небольшого домика, притулившегося под крылом церкви и походившего на домик садовника в сельской усадьбе, вышел человек в котелке. Объявление о сдаче внаем было не совсем точным: смотритель жил рядом, а не внутри.
Есть в шляпах-котелках что-то такое, что всегда вызывает во мне предубеждение, — настолько они вызывающе безупречны. Ни один мужчина, которого я когда-либо называла другом, не носил такой шляпы. Мягкие шляпы с загнутыми полями, фетровые с опущенными полями, гомбурги, трилби, кепи, в отдельных случаях даже канотье, но котелок — никогда. Впрочем, это был необычный котелок — он был просмолен! Это в значительной мере развеяло мои предубеждения, так как я ни разу в жизни не встречала человека, который смолил бы свои шляпы. У него было немного лошадиное лицо, и я догадалась, а впоследствии подтвердила свою догадку, что это был отставной кэбмен.
— Желаете посмотреть это место, дамочка? — поинтересовался он.
Я сказала, что хочу, и он достал из заднего кармана такой громадный ключ, что, окажись он в более доступном кармане брюк, то наверняка бы мешал хозяину сидеть. Тяжелая дверь заскрипела на таких проржавевших петлях, что было совершенно очевидно: по его разумению, явления его светлого лика перед фасадом было вполне достаточно для должного присмотра за зданием. Однако, несмотря на духоту долго не проветривавшегося помещения, в нем не пахло сыростью.
Мы вошли в широкий вестибюль, который тянулся вдоль всего фасада и был отделен от главного нефа панелями из желтой, покрытой лаком сосны. Мы прошли в двухстворчатую дверь, и я оказалась в типичном интерьере церкви, только в восточном его торце находился алтарь со статуями святых в нишах, а высокий витраж представлял жуткую картину Страшного Суда. В противоположном торце, над галереей в виде двух концентрических рядов всевозможных чертей находилось окно-розетка. Секта, которой принадлежало это святилище, исповедовала, должно быть, очень мрачную веру.
Тот, кто построил это здание, по-видимому, пользовался услугами отличного архитектора, так как пропорции церкви были по-настоящему хороши. Но впечатление было такое, словно, не успев достроиться, здание было заброшено, ибо в нем не было ни скамей для прихожан, ни кафедры, а на вымощенном каменными плитами полу не было следов, указывавших на их присутствие.