— Это было ужасно… Я открыла глаза и увидела огромное лицо. Оно нависало прямо надо мной…
— Дана, успокойся. Здесь нет врагов. Ты просто испугалась. Такое бывает. — Антон осторожно прижал к себе дрожащее тело девушки. — Ты была сильно истощена, и нам пришлось поместить тебя в камеру поддержания жизни. Ее колпак исказил черты доктора Миллера. Вот и все твои страхи.
— Нет, Антон… — Она инстинктивно прижалась к нему, словно искала защиты. — Я ничего не помню. Почти ничего. Только черный лес, холод… и ты.
— Я?
— Твой образ. И шепот внутри… — она с трудом подняла руку, коснувшись головы, поясняя, откуда шел «шепот».
— Мы во всем разберемся. — Антон вдруг остро почувствовал, насколько важна для него Дана. Все переломные события в его жизни, по стечению обстоятельств, были связаны с ее образом, а сканирование памяти, разбудившее далекие воспоминания детства и юности, превратили девушку-призрак в частицу его собственной судьбы.
Они стояли как будто отрешившись от остального мира. Встреча, которая никак не могла состояться на протяжении многих лет, наконец, произошла…
…
Воцарившуюся в лаборатории звонкую ненатуральную тишину внезапно нарушили звук отворяемой двери, за которым последовало замечание доктора Миллера:
— Ну, моя дорогая, это был обыкновенный приступ клаустрофобии. Теперь все прошло, верно?
Нужно отдать должное профессионализму Генриха, — не смотря на расцарапанное лицо, он говорил спокойно, ласково, будто Дана была ребенком.
Она еще сильнее прижалась к Антону, взглянув поверх его плеча.
— Я такой страшный?
Ее губы дрогнули, но улыбки не вышло.
— Ничего. Все пройдет. Твой страх, мои царапины, мелочи жизни, верно?
Она не до конца понимала его речь, но что-то в интонациях доктора действительно успокаивало, вызывало доверие.
— Ну, давай, отпусти своего спасителя. Мне нужно осмотреть твои порезы, да и одеться не помешает, верно?
У Даны кружилась голова. Она не понимала, что происходит с ней с того момента, как Антон, которого она так долго искала, сильно и в то же время нежно прижал ее к себе, стараясь успокоить.
Чувства, всколыхнувшиеся в душе, казались неведомыми, пугающими своей остротой: она никогда ранее не испытывала ничего подобного.
Было горячо.
Дрожь продолжала гулять по телу, но уже не бесконтрольным сокращением мышц.
Хотелось, чтобы эти мгновенья превратились в вечность, но доктор настаивал на осмотре, жизнь в который раз вторгалась в хрупкий внутренний мир, диктуя свою волю, но теперь у нее не осталось ни сил, ни причин сопротивляться.
Я пойму, обязательно пойму, что происходит со мной