– О последних поездках Ширинкина в райцентр что-нибудь знаешь?
– Не очень давно Максим выспрашивал у меня, где там находится улица Кедровая. Нарисовала ему план, как лучше проехать на Кедровую. Из этой поездки привез пачку книг поэта Царькова, а зачем, и сам не знает. В стихах Максим ни фига не рубит. Наизусть помнит всего две складухи: «Благодетели родители, рюмку водки не дадите ли». И еще: «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать». Эти книги и теперь в комнате валяются.
– Можно их посмотреть?
– Щас притащу… – Чибисова торопливо ушла в комнату и вернулась оттуда с разорванной упаковкой книг. – Смотрите, сколько стихов припер…
Веселкин с Голубевым осмотрели упаковку. Из четырнадцати книг, указанных на типографской наклейке, в пачке оказалось тринадцать.
– Еще одна книга где? – спросил Веселкин.
– Максим куда-то утащил.
– Не Сапунцову ее отдал?
– На фига попу гармонь. У Вальки на уме только бабы, водка да баксы… – Тата испуганно глянула Веселкину в глаза. – Они вдвоем какую-то гадость отмочили?
Веселкин улыбнулся:
– Ласточка, зачем тебе о гадостях знать. Лучше расскажи, какой план обсуждали на кухне Сапунцов с Ширинкиным.
– Константин Георгиевич, ну я же точно не знаю об их плане, только догадываюсь.
– Вот и выкладывай свою догадку.
– Ну, в общем… Вначале друганы тихо шептались. Когда хорошо кирнули, забазарили громко, и я кое-что подслушала… Короче, когда Максим привез книжки, он ездил в райцентр знакомиться с поэтом. А там участковый мент Максима приметил, но толстяк успел слинять от ментовского надзора. Валька сказал, мол, надо тебе, Макс, еще на Кедровую съездить. Максим уперся: «Не-е-е, Валян, вдругорядь не поеду. Мент шибко ретивый, засвечусь с потрохами, и нашему плану будет хана. Ехай туда сам. Побазарь круче с охранницей, может, уломаешь на добровольное согласие». – «Ее, бля, на понты не возьмешь. Сложная штучка. Хозяйку против меня капитально настроила. Если мандражишь, толкуй прямо. Разберусь с поэтом без тебя, но тогда ты вместо толстой пачки баксов получишь фунт дыма». – «Не дыми, Валян, не в мандраже соль. Мыслю, как ловчее обстряпать мокруху». – «Ну, бля, мыслитель! Будешь финтить, пошлю на все буквы». – «Не лезь в занозу. Объясни, с чего шефу взбрело в шарабан, будто поэт – муж охранницы?» – «Она ему такую лапшу навешала». – «А ты, чо правду шефу не сказал?» – «Ну, Макс, ты тупее сибирского валенка. Скажи я правду, шеф разве отстегнул бы пятьдесят косых. Если знаешь, где валяются такие баксы, покажи. Я подниму их и поделюсь с тобой». – «Почему шеф вольтанулся на охраннице?» – «Потому, что не привык, чтобы бабы кидали его, как лохмотника». – «Думает, стоит замочить поэта, она кинется шефу на грудь?» – «Мне, Макс, до лампочки, что он думает, и кто к кому кинется. Баксы уже в моем портфеле, портфель в “мерсе”. Выполним дело, и по двадцать пять косых зелеными будут в наших карманах. Ну, какого хрена ломаешься, как малолетка?» – «Да не ломаюсь я. Давай сразу баксы поделим». – «Нашел лоха! Курочка еще в гнезде, яичко знаешь где, а тебе уже и баксы в лапы подавай. Их, браток, надо честно отработать»… – Чибисова, словно устав, вздохнула. – За каждое слово, Константин Георгиевич, не ручаюсь, но в таком вот духе они базарили.