Милли оцепенела, и Чарлзу показалось, что она вот-вот заплачет. Если это произойдет, он выставит ее комнаты – насильно, если потребуется. Но сестра лишь печально вздохнула и села на оттоманку у его ног.
– Я всегда считала тебя лучшим братом в мире, – грустно сказала она. – Ты разрешал мне кататься на твоем пони и потихоньку таскал для меня сладости. Но ты вернулся из Рагби таким мрачным, что немного стал пугать меня. И сейчас… я даже не могу купить себе новое платье!
– Ты приобрела в этом году пять новых платьев, Милли, – устало заметил Чарлз.
– Но папа никогда не ограничивал меня так жестко, а ты, насколько я поняла, решил окончательно лишить меня дополнительных средств, когда сказал, что я должна жить на наследство бабушки. Значит, теперь я вынуждена буду носить прошлогодние тряпки все лето и осень! – Милли сделала паузу, пытаясь оценить произведенный эффект, но Чарлз лишь медленно потягивал бренди, наслаждаясь жжением в горле. – Что случилось, Чаз? – тихо спросила она, используя прозвище, которое он не слышал от нее более десяти лет. – Почему мы не можем позволить себе развлекаться, как раньше?
– Потому что я повзрослел, – резко ответил Чарлз. – Чего и тебе желаю. Никто больше не дарит мне ни пони, ни сладости.
Милли смотрела на него непонимающим взглядом. Чарлз сделал еще глоток, когда раздался стук в дверь.
– Войдите, Кендалл, – отозвался он. Дверь открылась, и появился камердинер. – Спокойной ночи, Милли, – решительно сказал Чарлз сестре, когда слуга вошел.
Сестра неохотно встала с холодным выражением лица и вышла из комнаты.
«Вот так тиран ожесточает членов своей семьи», – мрачно подумал Чарлз.
Он посмотрел на поднос, который Кендалл поставил на столик рядом с креслом.
– Жареная утка под абрикосовым соусом, – отметил Чарлз. – Повар явно превзошел себя в последние дни, – добавил он и с аппетитом стал есть. Но даже во время еды перед его мысленным взором маячил образ маленькой женщины на сцене, которая пела, осуждая царящий в мире деспотизм.
Мэгги проснулась утром, когда миссис Першинг раздвинула шторы и в комнату устремился не по сезону яркий поток света. Она попыталась сесть в постели среди многочисленных покрывал, но ее ягодицы погрузились еще глубже в толстый пуховый матрас. Мэгги потерла глаза. Она плохо спала этой ночью. Матрас был слишком мягким, простыни – слишком гладкими, и вся постель – слишком большой и пустой для одного человека, в отличие от железной кровати, которую она делила с Салли и Нэн. Для нее также казалась странной и гнетущей окружающая тишина. Когда вечером церковные колокола пробили десять, улица опустела и все вокруг замерло. Слышен был лишь скрип телеги ночного сборщика мусора да звук неторопливой, преисполненной важности походки полицейского во время обхода.