— Ну как ты? Очень болит? — пробормотал он невнятно, явно с большим трудом произнося слова.
— Нет, я совсем не чувствую боли, — сказал Корум. — И очень благодарен тебе. Мохнатый Человек! Ведь ты спас меня от неминуемой смерти.
Его собеседник нахмурился — видно, он понимал человеческую речь едва ли наполовину, — потом улыбнулся, кивнул и заключил:
— Это хорошо!
— А кто ты? — спросил Корум. — И кого приводил с собой тогда ночью?
Мохнатый Человек шлепнул себя по заросшей коричневым мехом груди:
— Я — Серуд. Твой друг.
— Серуд, — Коруму не сразу удалось выговорить непривычное сочетание звуков. — А я Корум. Но кто был тот, второй?
Серуд назвал какое-то совсем уж труднопроизносимое имя, состоявшее, похоже, из нескольких сложных слов.
— Но кто он? Я никогда раньше не видел подобных существ. Да и таких, как ты, я тоже никогда не видел. Ты откуда?
Серуд жестом очертил вокруг себя круг.
— Живу здесь. В лесу. Лес называется Лаар. Мой хозяин тоже здесь живет. Мы живем здесь уже много, много, много дней — вы, вадаги, живете гораздо меньше!
— А где твой хозяин сейчас? — снова спросил Корум.
— Ушел. Не любит, чтобы люди его видели.
И тут Корум смутно припомнил одну легенду. В ней говорилось о странном, покрытом коричневой шерстью существе, жившем в западном краю, далеко от замка Эрорн. Согласно легенде, существо это называлось «Мохнатый Человек из Лаара». Стало быть, это не сказка, а быль! Однако Корум не помнил, чтобы в древних сказаниях хотя бы раз упоминался тот темнолицый великан, имени которого он даже произнести был не в состоянии.
— Хозяин говорит, тут недалеко есть одно место. Там тебе будет хорошо, — сказал Мохнатый Человек.
— Что же это за место, Серуд?
— Там живут мабдены.
Горькая улыбка появилась на губах Корума.
— Нет, Серуд, мабдены не принесут мне добра.
— Это другие мабдены.
— Все мабдены — мои враги. Они ненавидят вадагов, — Корум мельком глянул на свою культю. — И я тоже их ненавижу.
— Эти мабдены старые. Хорошие.
Корум, шатаясь, встал, и дикая боль тут же пронзила голову, забилась в раненой руке. Обнаженное тело его, покрытое множеством ссадин, порезов, ожогов, было кем-то заботливо вымыто.
Постепенно в душе утверждалось сознание того, что он стал калекой. Его, разумеется, спасли от самого ужасного — от мучительной смерти, которую задумал для него проклятый Гландит, — но все равно: теперь он калека, урод, недочеловек! Его привлекательное лицо и ловкое стройное тело до безобразия изуродованы.
И он, последний из племени благородных вадагов, опустился на землю и заплакал.
Серуд, что-то ворча, ковылял вокруг. Потом коснулся плеча Корума своей лапой и погладил по голове, пытаясь как-то утешить.