Женщина кивнула в ответ.
– У него есть братья и сестры? – поинтересовался Жан-Пьер.
– Пять братьев и две сестры, – с гордостью ответила женщина.
– Он должен спать один, а то они тоже заболеют. – Женщина как-то неуверенно посмотрела на доктора, у нее, наверное, была одна кровать для всех ее детей. Тут уж Жан-Пьер ничем не мог ей помочь. Он продолжал: – Если ему не станет лучше, когда таблетки кончатся, приведи его снова ко мне.
Ребенок нуждался прежде всего в том, чего не мог дать ему ни Жан-Пьер, ни его мать – в достаточном количестве полноценного калорийного питания.
Оба вышли из пещеры – худенький больной ребенок и его сухая истощенная мать. Чтобы добраться сюда, они прошли, наверное, несколько километров, причем большую часть пути она, видимо, тащила мальчика на руках, и вот теперь им предстоял обратный путь. Тем не менее мальчуган, скорее всего, умрет. Однако не от туберкулеза.
Был еще один пациент: маланг. Он был святым в Бэнде. Полубезумный и чаще всего более чем наполовину обнаженный, он пересек долину Пяти Львов от Комара, примерно сорок километров вверх по течению от Бэнды до Харикара по контролируемой русскими территории, а потом еще около ста километров в юго-западном направлении. Он произносил лишь какие-то невнятные звуки и страдал видениями. Афганцы считали малангов удачливыми людьми и не только проявляли терпимость к их поведению, но и дарили им пищу, воду и одежду.
Вот он и предстал перед ними, обмотанный несколькими тряпками вокруг бедер, в русской офицерской шапке. Поддерживая руками живот, он изображал мучащие его боли. Жан-Пьер дал ему целую пригоршню таблеток диаморфина. Безумный бросился прочь, держа в кулаке свои таблетки с синтетическим героином.
– А он все-таки наркоман, – проговорила Джейн. В ее голосе явно послышалось неодобрение.
– Видимо, да, – согласился Жан-Пьер.
– Зачем же тогда ты даешь ему этот препарат?
– У него язва. Что еще ты мне посоветуешь делать? Может, оперировать его?
– Ты доктор. Тебе и решать.
Жан-Пьер стал паковать свою сумку. На следующее утро ему предстояло вести прием в Кобаке, что примерно в десяти километрах от Бэнды, по ту сторону горного хребта. А по пути у него была назначена встреча.
Плач пятилетнего ребенка наполнил пещеру дыханием прошлого, словно воспоминанием о старой игрушке, или странным светом, от которого начинаешь тереть глаза. Жан-Пьеру полезли в голову какие-то путанные мысли. Ему привиделись люди из его детства, лица которых накладывались на реальные вещи вокруг него, подобно сценам из кинофильма, которые неправильно настроенный проектор отбрасывает не на экран, а на спины зрителей. Он увидел свою первую учительницу, в очках с металлической оправой, мадемуазель Медсэ, Жака Лафонтена, который разбил ему нос, да так, что потекла кровь, только за то, что он дразнил его «зубрила». Жан-Пьеру привиделась мать, изящная, плохо одетая и всегда взвинченная, но больше всего отец, массивный, могучий и вечно разгневанный мужчина.