Работа с Риком Уэнером оказалась самым трудным и мучительным испытанием в жизни Банни. Никогда за всю карьеру режиссер не требовал и не ожидал столь многого как от актрисы, так и от личности. Каждый вечер она возвращалась в снятую в Уэст-Энде квартиру, буквально падая с ног от усталости. Ей едва хватало сил съесть что-нибудь и свалиться в постель. Она была настолько истощена эмоционально и физически, что худела с каждым днем, и на свет появилась прежняя изящная Банни. Актриса, похожая на игривую, пухлую девчонку, исчезла, превратившись в женщину необыкновенной красоты и грации.
Леверн со смесью гордости и тревоги наблюдала за этим преображением. Рик позволял съемочной бригаде смотреть отснятый за день материал и, хотя запрещал актерам появляться в просмотровом зале, на этот раз отступил от правил и разрешил Леверн присутствовать на ежевечерних показах. Она была заворожена игрой дочери: зная, что Банни – знаменитость, во многом способствуя ее карьере, мать до сих пор не понимала по-настоящему степени ее актерских возможностей и теперь чувствовала, чем это грозит ей самой. Именно Леверн создала Банни – звезду! Как же получилось, что она недооценила всей глубины таланта дочери, в то время как Хилде Маркс и Рику Уэнеру, чужим людям, сразу все стало ясно!
В довершении всего, Леверн не пускали на съемочную площадку. Рик Уэнер запретил вход всем, кроме членов небольшой, но высокопрофессиональной съемочной бригады. Впервые за всю сценическую карьеру Банни, Леверн обнаружила, что почти совсем отстранена от процесса создания фильма. Банни, до сих пор не разлучавшаяся с матерью, поняла, как той больно, и попыталась загладить обиду. Первые несколько недель актриса, возвращаясь домой, подробно рассказывала о дневных событиях. Но по мере того как она все глубже вживалась в характер героини, работа требовала большей и большей отдачи, высасывая силы и энергию, и Банни пришлось сдаться.
– Прости, мама, просто не могу пересказывать каждую деталь. Я слишком устала, – молила Банни. – Рик заставляет меня объяснять каждое движение, слово, улыбку. Он говорит, я должна знать, почему делаю так, а не иначе, и поверь, – мне слишком тяжело повторять все это еще раз.
– Ты слишком много работаешь, дорогая. Хочешь, я поговорю с ним? – сочувственно предложила Леверн, в надежде, что дочь поможет ей ближе сойтись с Уэнером. Однако Банни встрепенулась:
– Ни за что, мама! Рик придет в бешенство! Разозлится и на тебя, и на меня. Он считает, что эта роль в «Зимней песне» – просто поворотный пункт в моей карьере, и я ему верю! Пожалуйста, я очень расстроюсь, если ты что-нибудь скажешь ему! – объявила Банни со всей силой убеждения, на которую была способна. Но, заметив выражение решимости на лице матери, прибегла к обычному в разговоре с ней капризному тону: – Кроме того, если ты расстроишь Рика, он не позволит тебе смотреть отснятые кадры, а я не хочу, чтобы это, случилось.