Банни почти не сознавала, что говорит, мыслями владело только одно стремление – достичь желанного облегчения.
Леверн попыталась возразить:
– Но, солнышко…
Банни, не слушая, продолжала, возбуждаемая невидимым любовником:
– Нет, мама, на этот раз тебе меня не отговорить, – задыхаясь, пролепетала она. – Я пришлю завтра кого-нибудь за вещами… – Голос становился все тише по мере того, как Банни все глубже погружалась в океан страсти, а тело все смелее отвечало на требовательные ласки Рика, двигаясь в такт убыстряющимся толчкам.
Боже, как хорошо, как хорошо снова ощущать глубоко в себе неутомимого любовника. Ничто в жизни не может сравниться с этим чувством.
Банни, забыв о матери, уронила трубку на постель; трубка скользнула по простыне и, никем не замеченная, упала на пол; сейчас для Банни важно было только одно, лишь одно имело значение – эта минута и восхитительно-сильный, возбуждающий, неутомимый мужчина, овладевший ею. Он был единственным человеком, понявшим ее нужды и желания, окунувшимся в источник ее эмоций, научившим Банни вкладывать их в работу и использовать для собственного удовольствия. Наконец, наконец она нашла человека, который мог удовлетворить ее физически, интеллектуально и творчески! Он просто великолепен!
Слушая тяжелое дыхание и стоны извивающихся в экстазе людей, Леверн почувствовала, как к горлу подступает тошнота омерзения. Маленькая идиотка! Как только съемки закончатся, Банни будет нужна Рику Уэнеру как прошлогодний снег! Его романы с актрисами всегда кончаются через одну-две недели после завершения фильма. Истинной страстью Рика было творчество, и для него не существовало больше ничего святого. Даже Хилда Маркс предупреждала Банни быть осторожнее с Уэнером, не позволить уничтожить себя. Но все впустую – там, где речь шла о мужчинах, Банни мгновенно теряла инстинкт самосохранения.
Леверн швырнула трубку на рычаг, мрачно утешая себя мыслью о том, что, когда эта связь окончится катастрофой, именно ей выпадет вновь сложить разбитое зеркало жизни Банни Томас.
Челси поняла, что случилось что-то неладное, когда на следующее утро вошла в кухню и не увидела бабушки, обычно лично руководившей приготовлением завтрака для матери.
– Где бабушка? – спросила она Летишу, исполнявшую обязанности экономки и кухарки.
– В постели. Я сварила овсянки – погода нынче холодная, – сказала высокая угловатая женщина с седыми прядями в коротко постриженных волосах. Летиша Хэмилтон потеряла молодого мужа и обоих родителей во время войны и, хотя была интеллигентной, хорошо образованной женщиной, предпочитала работу прислуги, потому что любила семейную атмосферу. Ей особенно нравилось теперешнее место, поскольку Летиша горячо симпатизировала милой, но заброшенной Челси, обожала инфантильную Банни и уважала жесткую, решительную Леверн.