Было примерно полвторого, когда двери штаба открылись, и в дверной проем по очереди протиснулись двое атлетически сложенных мужчин невообразимых размеров. Они были “раскачаны” до такой степени, что рельеф мускулатуры можно было разглядеть даже сквозь толстые зимние “пропитки”. При этом оба посетителя выглядели так, словно собирались прямо отсюда идти на дипломатическую встречу, были коротко стрижены и по сумме признаков производили крайне пугающее впечатление.
Пару раз они уже приходили сюда, чтобы прикупить несколько десятков елок поприличнее, и каждый раз платили втрое против установленной на базарах цены. Не знаю уж, для кого они брали эти елки, но от одного вида этих мужчин мне тут же делалось нехорошо. И хотя они были со мной предельно вежливы, я не слишком этим обольщался: если бы они неожиданно передумали платить, я и не подумал бы возражать. Но они платили, всякий раз определяя цену по собственному разумению — причем так, что я еще ни разу об этом не пожалел. На этот раз один из них заглянул в помещение, увидел приготовленные мной елки и расплылся в широкой улыбке.
— Для нас приготовил? — спросил он.
— Ага, — ответил я, не решаясь расстроить отказом ТАКИХ покупателей. — Ровно двадцать пять штук!
— Грузите! — кивнул мой собеседник и потянулся за кошельком. — Вот, держи. Через полчаса я сидел со своей одноклассницей Кенди в баре “Диадор”, а на столе перед нами стояли графин водки, тарелки с мясом “по-французски” и крохотные пиалки с салатом “Оливье”. Я успокаивал себя тем, что успею раздобыть для куратора из Госкомэкологии еще елок, но, похоже, немного не рассчитал. Не учел, что с двух графинов водки, сдобренных парой бутылок шампанского и несколькими кружками ледяного пива я могу “перекинуться”, и тогда мне не будет до этих елок ни малейшего дела.
Постепенно, вместе с тем, как в моей крови повышался уровень алкоголя, дикая, неуемная радость начала охватывать меня. Музыка стала громче, окружающие цвета вспыхнули ослепительной радугой, в груди поднялась и стала стремительно нарастать будоражащая чувства волна. Кенди я видел как будто сквозь пелену, которая постепенно смыкалась, поглощая мои сознание и память — до тех пор, пока не накрыла меня целиком. Тогда я исчез, а тот, кто дремлет в глубинах моего разума, открыл глаза и взял руль в свои руки.
Я проснулся на куче елок, каждой клеточкой измученного тела ощущая, что черное безумие отступило, и я снова могу что-то чувствовать и осознавать мир. На дворе стоял полдень следующего дня, Елочная Кампания подходила к концу, а я лежал и все никак не мог припомнить: вроде как вчера я должен был сделать что-то очень важное? Только вот что? Память работала с трудом, сознание двигалось вслепую сквозь смутную паутину ассоциаций, и вот, наконец… — Комиссия, — одними губами прошептал я, — я должен был встретить какую-то комиссию!