Вскоре Агасфер Лукич совершенно утратил человеческий облик. А поскольку мы то и дело будили его, чтобы снова налить, ближайшие двое суток он оставался в точно таком же плачевном состоянии. Агасфер Лукич валялся посреди нашей стоянки, словно куль с мукой, осоловело вращая налитыми глазами и лишь иногда протягивая руку за очередной порцией водки. Для этого достаточно было толкнyть его в плечо и строго произнести:
— Агасфер Лукич, ты меня уважаешь?! Ну, тогда выпей со мной!
Очередной раз мы поили Агасфера Лукича аккурат перед тем, как на четвереньках погнаться по полю за женой Ленского. Это произошло из-за того, что оказавшаяся возле нашей стоянки Нина Ленская неожиданно остановилась, подбоченилась и принялась во весь голос орать:
— Вам что было сказано про спиртное? — надрывалась она. — На этой игре запрещен алкоголь крепче двенадцати градусов! А вы тут спирт пьете, да еще материтесь на весь полигон! А ну, быстро заткнулись!
Не то, чтобы мы совсем не уважали жену Ленского, пусть даже она выжила из ума и кличет собственную дочку “Колобкой”[251]. Но к себе мы не собирались терпеть подобного отношения, а то дождешься — и Колобкой назовут тебя самого. Хотя в начале Кузьмич честно попытался разрешить миром этот конфликт.
— Кажи спиртометр! — дружелюбно попросил он. — Ах, у тебя его нет?! Тогда с чего ты взяла, что наш спирт крепче двенадцати градусов? Мы правила знаем: сначала разбавляем до положенного, а только потом пьем! Но Ленскую это только больше взбесило.
— Что? — истерично завизжала она. — Ты еще глумиться будешь? Сейчас вы все отсюда уедете, стоит только мне…
Если бы она была повнимательней, то увидела бы, что выбрала не то место, где стоит орать. Её крики и так уже порядком нас разозлили, а когда она принялась угрожать — кое-кто из нас не выдержал. Перекинувшимся людям свойственна некоторая синхронность, так что не успела Ленская договорить, как мы с Эйвом упали на четвереньки и с воем бросились по полю в ее направлении.
Какое-то время Ленская смотрела на нас выпученными глазами, но когда мы подбежали поближе (а двигались мы стремительно, передвигаясь по полю огромными скачками), ей изменила ее бесноватая смелость. Видать, она сумела разглядеть в неверном свете костра перекошенные лица, пустые глаза и обильно капающую из оскаленных пастей слюну. Как-то раз в Новгороде Дурман страшно искусал одну нерасторопную женщину, и по нашим лицам Ленская поняла, какая участь ее ждет.
Повернувшись, она бросилась бежать — а мы гнались за ней с хриплым воем, преследуя ее практически по пятам. Остановились мы только метров через сто пятьдесят — у края неглубокого овражка, который по каким-то причинам не отважились пересечь. Спрыгнув в овраг, Ленская кое-как выкарабкалась на тот берег и пропала в темноте, а мы с Эйвом повыли еще немного, развернулись и потрусили назад.