Поднявшись по ступенькам, я сел на одну из скамей. Никакой книжки с собой у меня не было, и я взял с полочки молитвенник. О, Господи. Господь наш на небесах. Отец наш. Аминь. Аминь. Дай нам наш хлеб насущный. Я не брал молитвенник в руки уже несколько лет и теперь обнаружил в древнеанглийском какую-то притягательность. Фразы звучали как-то обволакивающе, но властно. Какое-то время я сидел и наслаждался чтением, но минут через сорок мне это надоело… все-таки, куда же, черт возьми, подевались детишки? Вот какая дурацкая мысль пришла в голову: они прямо подо мной! Мимо скамеек я прошел к алтарю. Сколько свечей! Я внимательно вгляделся в крест. Ну-ка, Господи, извлеки детей на свет божий! Тут до моего слуха донесся смешок. Дженни и Тристрам выходили из собора. Надо же, какое странное совпадение!
Просидеть у них на хвосте по пути домой – это оказалось невозможным. Раньше они торопились. А теперь – тащились, как две черепахи. Глазели по сторонам, пялились в витрины, обхватив друг друга за плечи. Изредка останавливались и целовались, а я измывался над моей бедной машинкой. Обогнав детишек, я поехал домой.
Я заснул, и плавного течения моего сна свист поначалу не нарушил. Но он не прекращался; видимо, пошел вразрез с моими грезами – и я проснулся. Высунулся из окна, чтобы лучше слышать. Кто-то из них негромко посвистывал, вызывая другого. Так продолжалось довольно долго. Наконец раздался ответ, и несколько секунд они свистели вместе.
Я подождал и увидел, как две фигурки крадутся вглубь сада, каждая по свою сторону забора. Надев ботинки и халат, вышел в сад и я.
Их лампа была зажжена, оба были в халатах, они стояли и держались за руки. На Дженни были шлепанцы. Тристрам вообще явился босиком.
– Мне очень надо было увидеть тебя, – сказала она просто.
– Что, они совсем тебя затюкали?
– Нет вроде. Просто стали мне совсем чужие.
– И Филип тоже. Я думал, хоть с ним будет иначе, но они все одинаковые.
– О-о, Тристрам.
В тихом голоске – и отчаяние, и любовь.
Они прижались друг к другу, обнимая, утешая. На лицах – усталость, волосы взъерошены, но они целовались, руки их скользили по телам друг друга под пижамами. И было расстелено ватное одеяло, поверх него легло шерстяное. Они вытянулись на нем и медленно освободились от одежды, и тела их плавно обтекали друг друга, перетекали друг в друга, они нежно постанывали – наблюдать за этой сценой было выше моих сил.