Кристин задумалась. Увидев руку мужчины, она поняла, кто перед ней. Репутация Кармине была общеизвестна.
– Откуда я знаю, – боязливо спросила она, – что вы не убьете меня? Что если я закричу? Здесь много охранников.
– Думаешь, я подошел бы, если бы собирался тебя прикончить?
Кармине покачал головой.
– Да ты была бы уже на том свете еще прошлой ночью, захоти я этого. Подумай сама. Можешь уладить все с Тони. Моя работа кончается, как только мы окажемся в Нью-Йорке.
Она было пошла за ним к воротам, но остановилась:
– Меня хватятся. Будут искать. Позвольте хоть записку оставить. Можете написать ее сами.
– Уже сделано. Записка в офисе секретаря Риса. Заболел кто-то из родственников. Приедешь домой, позвонишь.
Мужчина улыбнулся, но глаза оставались холодными, как у ящерицы.
Он подумал обо всем. Или это Тони? Ничего не оставалось, кроме как покориться.
Кристин дала ему увести себя к воротам.
– Как ты себя чувствуешь?
Высокий голос Марка Сэлинджера резал слух, операторы и техники возились с осветительным оборудованием… Энни прикрыла веки.
– Больно?
Она покачала головой.
– Все в порядке. Спасибо, что побеспокоился.
Марк рассеянно погладил ее по плечу, очевидно, озабоченный происходящим на съемочной площадке. Он явно надеялся снять сегодня еще и сцену возвращения домой, понимая, что завтра для этого понадобится гораздо больше усилий.
Мать быстро успокоила малыша, настоящего маленького артиста, и тот выдержал еще четыре дубля. Но Дэймон по-прежнему сомневался в правильном выборе варианта текста, нетерпеливо поглядывал на часы и наконец отправился в офис, чтобы узнать, куда пропала Марго. Все остальные, измученные до предела, сгрудились в центре, ожидая, пока вернутся силы продолжать съемку.
Глаза Энни совсем закрылись; она откинулась на кресло, слушая, как Марк советуется с Дунканом Уортом насчет освещения.
Она солгала насчет боли, разламывающей позвоночник и поясницу, поскольку была уверена, что сможет дотянуть до конца дня.
Теперь, когда съемки были в самом разгаре, и напряжение с каждым днем все увеличивалось, личные чувства и ощущения Энни больше не играли роли. В ее оболочке жила Дейзи, другое существо со своими импульсами и потребностями, которые было невозможно ни принять, ни отринуть… только воплотить перед камерой.
Работа лишала сил, выматывала, как никогда в жизни, и все-таки каждую секунду посылала неощутимые заряды энергии, словно «Плодородный полумесяц» превратился в дьявольский дух, полный решимости использовать Энни до конца, перед тем как выбросить, словно ненужный мусор.