Значит, дело не в наличии второй сигнальной системы, а в чем-то другом. Может быть, в степени ее развития. Или шире — в универсальности человеческого разума.
Иногда разум отождествляют с абстрактным мышлением. Но это не совсем верно. Если обезьяна может назвать утку «водяной птицей», а тюльпан, розу и гладиолус объединить словом «цветок» — значит, у нее тоже есть абстрактное мышление.
И проблема опять-таки в степени его развития.
Возможно, шимпанзе и вправду можно уподобить человеческому ребенку в возрасте трех-четырех лет. Ребенку, который уже может разговаривать, но еще не умеет читать и писать.
Поскольку четырехлетний ребенок уже может научиться читать, а все попытки обучить этому шимпанзе завершились неудачей, можно уверенно говорить о том, что граница обезьяньего разума проходит именно здесь.
Шимпанзе может разговаривать на языке глухонемых, но она не в состоянии спроектировать космический корабль. Точно так же, как не может этого сделать четырехлетний ребенок. Но у ребенка впереди как минимум пятнадцать лет физического развития, и когда они пройдут, его мозг будет готов к чему угодно — в том числе и к проектированию космических кораблей.
И вот что еще важно. Мозг кроманьонца ничем не отличается от мозга современного человека. И все, чего человечество добилось за последние сорок тысяч лет, достигнуто уже не за счет биологического развития, а путем совершенствования разума.
Человек разумный отличается от животного не наличием мышления, а его неограниченностью. Именно неограниченное мышление и есть разум.
А впрочем, п(лно! Так ли уж безграничен наш разум? А как же бытие Божие, которое мы со всем своим мышлением не можем ни доказать, ни опровергнуть? А как же световой барьер, преодолеть который не сумел гениальный разум Эйнштейна? А как же смерть, которую наш разум не в силах победить?
Быть может, в будущем мозг, не претерпевший никаких изменений со времен кроманьонцев, сумеет решить и эти проблемы. А может, все-таки потребуется новый виток биологического развития, чтобы раздвинуть границы разума.
И тогда окажется, что человек — вовсе не венец творения, а промежуточный этап — такой же, каким был в свое время австралопитек.