– Знаете, есть в шахматах такой термин – цугцванг, означающий, что, какой ход ни сделаешь, это приведет только к ухудшению твоей позиции. Вот я сейчас себя чувствую в таком состоянии. Понимаете, у Люды просто бзик какой-то, она считает, что эти драгоценности приносят только несчастья, и от них надо избавиться любой ценой. Но не выбрасывать же их в помойку, раз уж все так получилось. Тем более что я сейчас уже практически без работы.
– Прекрасно вас понимаю, но она еще очень о родителях беспокоится. Они завтра, кстати, приезжают.
– Да тут волноваться не стоит, все действующие лица со стороны криминала, как я понимаю, уже переселились в мир иной. Не сегодня-завтра будет напечатана статья о грешном полковнике, и, после этого, думаю, мы спокойно сможем жить дальше.
– Ну что ж, надеюсь, все так и будет. Звоните завтра, где-нибудь около двух. И ради бога, как-то успокойте Людочку.
Вернувшись на дачу, Николай нашел записку от Люды, вставленную в щель между входной дверью и косяком.
– Коля, я сегодня уезжаю в Москву, мне завтра надо встретить в Шереметьево родителей. Подъезжай к восьми часам, я буду ждать тебя у ворот.
Когда он на машине подъехал к детскому саду, Люда уже стояла снаружи за воротами. Она задумчиво рисовала что-то прутиком на песке. Увидев вышедшего из машины Николая, она неуверенно улыбнулась, а когда он обнял ее, то тесно прижалась к нему. Он осторожно поцеловал ее в маленькое розовое ухо. Люда тихонько отодвинулась, держась за его плечи, и серьезно и внимательно посмотрела ему в глаза. Тогда он почему-то сразу, как будто прыгая в холодную воду, решился, -
– Люда, я прошу тебя стать моей женой.
Она опустила голову, потом часто-часто заморгала, и из глаз ее вдруг хлынули слезы. Николай порывисто притянул ее к себе, обнял, целовал мокрое лицо, гладил по голове как ребенка и шептал на ухо бессвязные, порой ничего не значащие, но такие нужные сейчас слова.
– Люд, может, я тебя до Москвы довезу, а потом завтра в Шереметьево? – осторожно предложил Николай, когда она перестала всхлипывать и начала осторожно вытирать лицо носовым платком и потихоньку, чуть смущенно сморкаться.
– Коля, ты знаешь, мне подумать надо. Если честно, то я бы ничего больше в жизни не хотела, чтобы навсегда с тобой. Но мне одной побыть надо и подумать. Понимаешь, все, что случилось в последние дни – это не просто так. Может это судьба какой-то знак подает. Я ничего сейчас не знаю. Вот денек с родителями побуду, вернусь к тебе, тогда может быть все и станет ясно.
Он довез ее до станции. Как лучик солнца из-за туч мелькнула в окне вагона ее последняя улыбка, и электричка, надсадно завывая при разгоне, скрылась за деревьями близко подступающего к платформе леса.