На его заполошные вопли и лом декораций явилась полтавская красавица. Хлопая малеванными ресничками, она вопросила:
— Челюстю принесть, Мыхайло Соломоновичю?
Как я хохотал! Со мной случился припадок; я рыдал от смеха и слезы из глаз брызгали радужными градинами. Разумеется, утрирую обстановку после моего решительного пинка, но факт остается фактом: старенький Хинштейн мятежно орал, поверженный Рома ревел, а Моника Порывай перла новую вставную челюсть.
В конце концов порядок вернулся в фотомастерскую. Мастер, признав меня, понял, лучше будет сделать вид, что ничего страшного не произошло. Правда, поначалу попытался утвердить свое право диктовать правила поведения в его ателье, частично разрушенной якобы по моей вине. Вину я не принял, и, чтобы не терять зря времени, вырвал под свет юпитера армейский нож. Холодная сталь тига охладила горячую голову порнографа.
Удалив из помещения и моей жизни хромающего педика, папарацци признался, что он тоже небольшой любитель половых извращений, однако, что делать — веяние смуты.
— Собственно говоря, я по-другому поводу, Михаил Соломонович, — и объяснил свое появление.
— Приходил, — вспомнил господин Хинштейн. — Курьер от Аллочки.
— От Пехиловой? — решил уточнить.
Да, именно от неё явился молоденький курьер, которому и были проданы негативы, где был изображен я во всей, так сказать, боевой выкладке.
— Алла Николаевна вам сама позвонила?
— А зачем? — удивился Михаил Соломонович. — Курьер нам хорошо известный.
— А разве вы не отдавали раньше снимки?
— Аллочке?
— Именно ей.
— Не все, — скромно потупил глаза и признался. — У меня, молодой человек, своя коммерция. — И заметил. — А вы, должно быть, произвели впечатление на женскую натуру.
Выяснилось, что потертый жизнью мастак ладит свой маленький бизнес тем, что приторговывает «левой» продукцией: информацией и картинками. Имеется определенный круг клиентов, не желающих переплачивать клубам по интересам большие комиссионные.
— И Пехилова, так понимаю, пользовалась вашими услугами?
— А как же, голубь! Не так часто, как хотелось, женщина она деловая…
Я прервал собеседника вопросом: кто явил инициативу по моей кандидатуре, он или она? Дряхленький еврейчик глянул на меня слезящими глазами, шумно высморкался в рукав рабочего халата и признался:
— Я.
Я посмотрел на человечка из библейского племени настолько убийственным взглядом, что он, поперхнувшись, признался:
— Простите, мне надо отойти-с, — и с жалкой улыбкой кинулся в сторону клозетного водопада.
Подобное беспомощное признание сняло с меня опасное напряжение. Беглым ударом я бы освободил потравленную перхотью и бессрочным страхом плешивую душонку, однако возвратило бы это к жизни моего товарища?