«Я ж уношу в свое странствие странствий лучшее из наваждений земли…» Черт, привязались стишки. Лучшее из наваждений земли! Уж не Адочка ли была для него когда-то лучшим из наваждений земли? Быть может, но это время давно прошло. Они были вместе уже черт знает сколько лет. Она привыкла к роли царственной супруги мощного магната. Он, владелец самолетной компании, владелец фондов, банков, трестов, соучредитель знаменитого на всю страну алюминиевого концерна «Стар», он, купивший популярный издательский дом «Предприниматель», «Свежую газету», издательства «Гермес» и «Аполлон», он, которому подчинялось свыше трехсот отделений двух его главных акционерных компаний, он, скупивший десять типографий и несколько крупных издательств в Западной Европе и в Америке; он, владеющий пакетом акций ОРТ и издательским комплексом в Швейцарии, — что он считал теперь, сейчас лучшим из наваждений земли? Что бы он взял с собою отсюда — в Последнюю Дорогу?
Адочка, — сказал он внезапно потеплевшим голосом и вынул у нее из холодных узких пальцев рюмку, — Адочка, ну не убивайся ты так… Ничего же не случилось. Ровным счетом ничего. Мы просто с тобой давненько не катались на нашей яхточке. На нашей славной, чудесной, замечательной яхточке. На «Тезее». Вот выберем время… недельку… и отдохнем. А Фимка за это время сошьет себе бронежилет. У лучшего портного закажет! В лучшем салоне! У Гуччи… Ну не плачь же ты, я сейчас сам заплачу!
Слезы — было самое надежное, что могла придумать женщина. Она это и придумала. Ариадна Филипповна, жена магната Елагина, урожденная Андреева-Дельмас, надменная седая красавица в свои уже Бог знает сколько лет, и судя по тонким точеным, породистым чертам лица — потомственная дворянка, горько плакала, откинувшись на спинку кресла, утирая слезы кружевным платочком, вынутым из кармана шелкового домашнего халата. Дубина Ефим! И матери успел позвонить. Ну неужели не догадался промолчать! Через неделю-другую сын с отцом все это сами бы уладили. Он, Георгий Елагин, вычислил бы шантажиста, нанял бы хорошего, опытного киллера, и — делу конец. А кто стрелял — молодец.
Цирк, — всхлипывая, выстонала Ариадна Филипповна. — Ты представь, урод какой-то. Господи, ужас, ужас. Ты обратил внимание, — она высморкалась в голландские кружева, — что сейчас на улицах вообще все меньше красивых людей? Что их почти нет?
Ты у меня самая красивая. — Он наклонился и поцеловал ее в серебряный пробор. — Лучше тебя нет. Ты мое… — Он помолчал. — Лучшее из наваждений земли.
Когда он выпрямился, на его губах играла тонкая, неуловимо-издевательская усмешка.