– Джозеф! Леди Анна нуждается в убежище на остаток ночи, в постели и пище.
– Да, Джонни. Поблизости отсюда живет сквайр Тонтон, а он в долгу у тебя.
Они направили лошадей на старую ухабистую разбитую дорогу и, проехав с милю, приблизились к маленькому двухэтажному домику, наполовину построенному из бревен. Их встретил сквайр в ночной сорочке и его люди, державшие фонари.
– Добро пожаловать, Джонни Гилберт, – приветствовал Джона сквайр. – Входи, и пусть твои люди тоже войдут. Что это с пареньком?
Джон внес Анну в огромный холл. Капюшон снова закрывал ее лицо и волосы.
– Большое несчастье, сквайр. Приготовь, пожалуйста, комнату на ночь.
Сквайр показал на лестницу:
– Вверх на галерею. Комната налево.
Анна почувствовала, что ее заставляют подниматься по лестнице ступенька за ступенькой, шаг за шагом. Дверь распахнулась, и вместо сильных рук Джона ее тело принял мягкий пуховый матрас. Сам он присел на край кровати и не сводил с нее глаз.
– Где мы? – спросила Анна шепотом.
– Здесь вполне безопасно, Анна.
Его рука потянулась к ней, отвела со лба и глаз каштановые локоны.
– Вы мне не нравитесь в обличье мальчика, – прошептал он хрипло, но тотчас же откашлялся. – Но вы не самая хорошенькая девушка из всех, кого я знаю.
– Нет?
– А вот глаза у вас красивые. Но они вовсе не подходят к вашему лицу, как два изумруда, плавающие в сливках. Черт меня возьми, если я вообще видел женские глаза, пока не встретил вас. Даже глазам Нелл Гвин далеко до ваших.
Он нежно провел пальцем вокруг ее губ.
– Хотя, насколько я помню, губы у Нелл красивее ваших.
Джон подмигнул. Анна отвела глаза.
– Почему вы постоянно отпускаете шутки в мой адрес?
Он заставил ее повернуть голову и нагнулся так, что их глаза оказались на одном уровне.
– Это чтобы вы не забывали, что все еще живы. Время лечит. Я тоже потерял отца, которого боготворил, несмотря на то, что он сделал меня бастардом.
Анна пристально смотрела на него:
– У меня есть честное имя, но нет верных друзей, как у вас.
– Я отдал бы все, что у меня есть, чтобы не быть бастардом.
– И совершили бы никуда не годную сделку.
Его глаза гневно сверкнули:
– Не вам об этом судить.
Анна прикусила губу.
– А теперь отдыхайте, я принесу еду и эль. Подкрепитесь, и сразу станет легче. – В глазах его блеснуло лукавство: – К тому же я должен хорошенько вас откормить, чтобы выставить на ярмарке невест. Разве не так?
– Как вы можете так шутить?
– Просто мне хочется посмеяться. Над самим собой.
Это была чистая правда. За свою жизнь и свободу и спокойный путь в колонии он обещал заплатить отцу Анны безопасностью его добродетельной дочери. Теперь ее отец мертв, а его убийца предлагает ему жизнь, прощение и Беруэлл-Холл в придачу. Не об этом ли Джон мечтал всю свою полную безумных приключений жизнь? Уже одно это было славной шуткой. Но все обернулось еще смешнее. Он, Джон Гилберт, гроза всех проезжавших по большим дорогам его величества в последние семь лет, готов пожертвовать мечтой всей своей жизни, чтобы помочь женщине сохранить целомудрие, прежде столь мало значившее для него. Он снова рассмеялся, провел пальцем по ее щеке и встал.