— Э-э-э-эй! — заорала со сцены танцующая дылда. — Ты! Синеглазка! Сюда! К нам!
Ворох цветов сыпался на доски сцены. Жизнь была цветком, и его растеребили. Оборвали по лепестку. А трубы! А скрипки! Нету с ними сладу! Рвут табачный воздух! Режут ножами духоту! Накалывают на вертел смех, слезы! Танцуйте, девки, до упаду! Авось пройдут они — эти годы, эти гудки на работу, эти фабричные ранние смены, эти левые и правые фланги, эти каре, эти: шагом марш! Смирно!.. Равняйсь!.. — а битва впереди, а мы все молимся, чтоб ее не было никогда, а она будет все равно, будет! Великое сражение! И люди будут сперва брать под козырек, а потом рвать ворот военной гимнастерки, ловить губами небо, вцепляться зубами в нить пуговицы, в удавку, в последнюю, предсмертную еду, — авось они прейдут, народы, построившиеся в шеренги и армады, ведомые на заклание, как скоты, — каждый век такой, и прошлый был не слаще, и грядущий будет не легче, — дрожит твоя рука, человек! Ты народ, и ты пляши! Ты так и пройдешь по миру в пляске! Под выстрелами, под картечью! Под пулями и взрывами! Задирая ноги, облитые кровью! Задыхаясь от газовых атак! Корчась в судорогах! И там… в будущем… там будут все сыты и пьяны! Всяк! Каждый! И псы! И кошки! И голуби! И люди! Танцуйте, девки-длинноножки, для них грубый, неприличный, нахальный канкан! Погибнем в роскошестве! Умрем в пиршестве! А спину выгнем! И отхлебнем рому! И вольем в пасть коньяку! И выбежим! И спляшем — в последний раз — выше ноги, выше! — там! Там! Тара-тара! Там! там!.. — в невыносимой жаре — в лютом холоде — во вьюге площадей — в дождях, закрывающих вдовьим платком небо и Солнце — в наотмашь бьющих в глаза солнечных лучах — среди каменых стен и высоких башен — среди родных простых людей — среди царей и знати — плевали мы на них! — не зажимая нос от вони — не отворачивая лица от грязи — видя ложь насквозь — плача над красотой — и спереди, и сзади все в цветах, лентах, оборках, рюшах, кружевах, плюмажах — несчастные шлюхи — великие княгини — королевны древнего рода — уличные торговки с двумя похабными словами в гнилых зубах — неутомимые танцорки — что в постели, что на панели — на мокрых от дождя камнях — на загробной мостовой — на цирковых опилках — Мюзетта, Жанетта, Лизон, Надин, Вивьен, Жоржетта — а была еще Машка из земли Рус, да сплыла — болезнь подцепила — спляшем, дрожа от холода и бесповоротности — при полном параде: с улыбкой на устах, только с улыбкой на устах. Какая у тебя улыбка на устах, ты, синеглазенькая из толпы! Ты наша. Мы тебя сразу узнали. К нам!