Халдей Витя сто раз прошел мимо их столика, сто раз подобострастно, с улыбочкой, сощурился, склонился: сама Башкирцева! «Не узнал», - с горечью подумала Алла.
— По Америке?.. Это занятно.
— Да, по Америке. Вас тогда подхватил под мышку Юра Беловолк. Юра — древний делатель звезд, я-то знаю. — Алла с сомнением глянула на его гладкое молодое лицо. — Он выловил вас в ресторане. — Почему этот нахал папарацци на нее так подозрительно смотрит? — Я тогда подрабатывал на нью-йоркском телевидении, осваивал медиапрограммы, строчил как проклятый статьи о русских на чужбине, пропадал в ресторане «Приморском» на Брайтоне… — Он посмотрел вокруг. — Здесь немного похоже на Брайтон. Какая-то странная атмосфера мрака, ностальгии. Даже табак тут пахнет ностальгией. А мы в России. В сердце Москвы. Вам не кажется это странным, Люба?
Он назвал ее — «Люба», и она слегка вздрогнула. От него не укрылся этот вздрог. «Дотошный папарацци». Она сделала большой глоток вина. Вот сейчас он начнет расспрашивать ее об Америке, и она промахнется. Она пьет, а он нет. Не хочет захмелеть? Журналисты всегда так внимательны к себе?
— С некоторых пор мне ничто не кажется странным. — Она помолчала. Он взглянул понимающе и как-то насмешливо. — Даже ваша слежка за мной в Америке. Вам что, в Штатах делать нечего было?
Сердце бухало в ребра. Сейчас он спросит ее: «А вы помните, когда вы пели в крошечной забегаловке „Цветок лотоса“ в Чайна-тауне, каких там подавал дядя Сяо к столу змей, жаренных в собственном соку?»
— Мне было что делать. Журналисту всегда есть что делать. — Его глаза вдруг загорелись странным волчьим, чуть красноватым светом. — Я был в вас влюблен, Люба, с тех пор, как увидел вас там, в Нью-Йорке, в «Ливии». Вы так забавно пели «Жиголо, мой жиголо». Я сам чувствовал себя этим жиголо. Я сразу почувствовал в вас мощь. Я сказал себе: вот эта маленькая певчая русская шлюшка из занюханной «Ливии» — гений. Надо проследить за ней. Потом этот ваш внезапный взлет. Концерты в Америке. Диски. Ваш голос на дешевых кассетах, в машинах, в автобусах, в такси, особенно если таксист — русский: «Наша Люба поет!» Беловолк накрыл вас вовремя, как бабочку — сачком. Ух, ему повезло. Но ведь и вам повезло тоже.
— Вы не слишком много говорите, Павел? Покурите. Я подумаю о том, что вы мне сказали. Я и не подозревала, — она постаралась, чтобы усмешка вышла естественной, — что у меня был такой поклонник в Америке.
Горбушко помолчал. Они оба услышали, как на сквозняке под потолком звенят хрустальные колокольчики ресторанных люстр.