Был и второй: юрисконсульт Свердловки — Константин Шведов. Именно он обнаружил раненую Настю. Затем ее лечащий врач — нейрохирург Эрлих и наконец еще один фигурант, которого Зверев обозначил буквой «X».
— А это кто ж такой? — спросил Обнорский. — Кто ист ху?
— Пока сам не знаю, — ответил Зверев.
— Любопытно…
— Любопытно. Помнишь, я рассказывал тебе, как меня судили?
— Давай-ка освежим это в памяти, Саша. Зверев обвел «X» в кружочек, поставил рядом с ним знак вопроса и «освежить в памяти».
— По делу мы шли вчетвером. Лысый, я и Кент пошли в глухой отказ. А вот четвертый мальчишечка Виталика — Слон его звали — раскололся. Он при задержании сбил машиной бойца СОБР, и его стали на этом давить. Слабоват Слоник оказался. Но потом мы его же и нагрузили: либо берешь все на себя, либо, Слон, отправим мы тебя в знойную Африку.
Обнорский ухмыльнулся, а Сашка продолжил:
— В общем, он свою ошибку признал, все взял на себя. И следаки и судьи понимали, что ерунда это, но доказать ничего нельзя. Слон показывает: я, мол, Джабраилова, за горло взял, а пацаны, мол, только для представительства со мной были. И выходило со всех сторон, что мы едва ли не божьи одуванчики. Сажать нас не за что. Ну, года по два, конечно, дали бы для порядку. Но не больше. Однако же накануне суда кто-то выстрелил в окно судье, а потом позвонил и передач привет от меня и от Лысого. Вот нам, понимаешь ли, и вкатили.
— Понятно, — отозвался Обнорский. — Наш «ху» со знаком вопроса и есть стрелок?
— Возможно.
— Ну что же, — подвел итог Обнорский, — если отбросить тебя и Лысого, остается не так уж много народу.
— Можно отбросить и Тихорецкого, — сказал Зверев, — он был в командировке, в Москве.
— А ты проверял? — живо спросил Обнорский.
— Нет. Но господин полковник дважды навещал меня в тюрьме. Требовал отдать деньги. Если бы это он напал на Настю, то не стал бы устраивать такой спектакль. Зачем ему?
— А если в целях маскировки? Создания алиби?
— Брось, Андрюха. Пал Сергеич, — (Зверев постучал концом фломастера по квадратику с буквой «Т»), — первый замначальника ГУВД. Он, как жена Цезаря, вне подозрений.
— Да, — согласился Обнорский, — ты прав… Даже если бы Пашу взяли над телом любимой супруги с дубинкой в руках, он был бы чист, аки агнец.
Зверев закурил, кивнул:
— Вот именно. Правда, на подхвате у него был один человечек… Настя говорила, что он, кажется, офицер МВД. Тихорецкий по пьянке называл его Голубой музыкант.
— Стоп! — сказал Обнорский. — Стоп, машина, полный назад.
— Что случилось?
— Говоришь, Саша, офицер милиции? Голубой, говоришь, музыкант? Зверев пожал плечами: