Дверь распахнулась, в кабинет влетели трое охранников с дубинками, замерли, оценивая обстановку.
— Вон! — рявкнул Медынцев. Секьюрити в нерешительности замерли. — Вон отсюда!
— Аркадий Васильевич, — сказал один, — мы по сигналу тревоги…
— Вон, я повторяю!
Пятясь, все трое вышли. Медынцев сидел багровый, враз потерявший барскую вальяжность. Было очень тихо, только тикали старинные напольные часы в высоком вычурном корпусе.
— Что вы хотите от меня? — спросил он.
— Мы же объяснили: нам нужно знать, кто подарил вам этот альбома? Когда и при каких обстоятельствах? — сказал Зверев сухо.
— И тогда мы сможем про этот инцидент забыть, — добавил Обнорский. — Тогда не будет ни публикаций, ни информации в ГУВД. Да и альбом останется у вас.
Медынцев пошарил в ящике стола, выудил яркую коробочку и достал из нее таблетку.
— Черт знает что! — сказал он и бросил таблетку в рот, потом нажал клавишу селектора. Буркнул: — Нина, минералки.
Через несколько секунд в кабинет вошла секретарша, внесла на подносе бутылку минералки и бокал. На Зверева и Обнорского бросила любопытный и испуганный взгляд. Одновременно в приоткрытую дверь заглянул охранник.
— Иди, Нина… спасибо, — сказал банкир, наливая себе воды. Секретарша вышла. Аркадий Васильевич запил таблетку и повторил: — Черт знает что!.. Послушайте, господа журналисты, вы не там ищете, честное слово. Альбом мне подарила женщина, которая с преступным миром связана быть не может… глупость все это!
Зверев пристально посмотрел на Медынцева. Потом посмотрел на Обнорского. Андрей сидел с абсолютно невозмутимым лицом.
— А имя у этой женщины есть? — спросил журналист.
— Есть и имя, и фамилия, и отчество… И есть, кстати, муж — первый заместитель начальника ГУВД.
Зверев побледнел. Он резко выбросил руку и схватил Медынцева за галстук. Банкир пытался отшатнуться, но у него не получилось. Наматывая галстук на руку, Зверев тянул его к себе.
— Сашка! — предостерегающе крикнул Андрей, но Зверев не слушал.
— Повтори, — шептал он банкиру. — Повтори, что ты сказал.
Медынцев упирался руками в шикарную инкрустированную столешницу. Испуганные глаза банкира уперлись в глаза опера — шальные, бешеные. Обнорский вскочил, крутанул запястье Зверева. Рука разжалась, галстук съехал с нее, и Медынцев резко выпрямился. А Зверев — наоборот — брякнулся на стул. Несколько секунд все молчали, не глядя друг на друга.
— Черт знает что! — произнес наконец банкир. — Что вы себе позволяете? Я вызываю охрану, господа.
— Не нужно, — быстро сказал Обнорский. — Не нужно охраны. Вопрос нам ясен. За некоторую горячность моего друга примите извинения, Аркадий Василич…