Наумов тоже знал, что деньги вернутся. Миша Малевич — вице-губернатор, председатель КУГИ. Найдет вариант. Нужно только держать его на аркане и время от времени дергать за веревку.
Месяц прошел, Малевич не позвонил. Николай Иванович напомнил о себе через свою агентессу — Анастасию Тихорецкую. Ненавязчиво напомнил, тактично… Миша не дурак — понял. Нашел возможность встретиться с Николаем Ивановичем. Между делом, в легком трепе, упомянул, что проталкивает идею продажи двадцати девяти процентов акций порта… Рассказал анекдотец, добавив, что этот анекдот ему рассказал недавно Рыжий. Знай, дескать, наших, Коля-Ваня.
Наумов информацию оценил. Оценил, как ловко, не теряя лица, Миша ее преподнес. Ну что ж? Двадцать девять процентов акций порта — достойный кусок. Тут можно и подождать.
Накрапывал мелкий дождик. Обнорский, Ирина Ивановна и Галкин возвращались на «ниве» из Пулкова. Сашкин самолет уже был в воздухе, уже набрал высоту и лег на курс. Ирина Ивановна украдкой вытирала слезы. Семен на заднем сиденье деликатно помалкивал. Обнорский молчал, делал вид, что сосредоточен на мокрой дороге. На самом деле он снова прокручивал в памяти свой последний разговор с Сашкой.
…Они курили у распахнутого окна в кухне. За стеной захмелевший Галкин рассказывал Ирине Ивановне душещипательные истории из жизни своего попугая. А в дверь кухни время от времени пыталась проникнуть филологиня…
— Погоди, детка, — говорил ей Обнорский, — у нас тут серьезный разговор… Будешь умницей — подарю тебе вибратор.
Детка обиженно надувала губки бантиком и что-то бормотала себе под нос. Кажется, из репертуара попугая-матерщинника.
— Слушай, Саша… Ты уезжаешь, но мы с Галкиным остаемся, — сказал Андрей.
— Ну и что?
— Как что? Начали мы неплохо, отработали и банкира, и хирурга. Теперь очередь за этим юрисконсультом. У тебя есть какие-то прикидки, с чего начать?
Зверев посмотрел на Андрея как-то странно, потом затушил сигарету и спросил:
— А зачем?
Теперь удивился Обнорский:
— Минуту! Как это — зачем? Неужели ты не хочешь добраться до истины?
— Все, что я хотел узнать, Андрюха, я уже узнал. Большего мне не нужно.
— Так… А как же с выстрелом в окно судьи?
— Какое это имеет значение теперь? — совершенно спокойно спросил Зверев. Вернее, он хотел выглядеть спокойным, но Обнорский уловил скрытое напряжение в голосе. И, вероятно, тоску.
— Вольному воля, Александр Андреич, — сказал Обнорский. — Для меня имеет. Я хочу добраться до сути, и я это сделаю.
— Хозяин-барин, — в тон ему ответил Зверев. И ухмыльнулся. Странно он ухмыльнулся. И эта ухмылка до сих пор стояла у Андрея перед глазами: жестокая и разочарованная одновременно. И — беззащитная.