* * *
Настя играла ва-банк. Достаточно было Малевичу позвонить Наумову — она оказалась бы в очень скверном положении. Она лгала и одному и другому. Вице-губернатор считал, что деньги поступают банкиру, банкир был убежден, что вице-губернатор еще не заплатил ни цента. Но вечно так продолжаться не могло. Месяц подходил к концу, рано или поздно ситуация должна была обостриться. В руках у Тихорецкой сосредоточились уже 770 000 долларов. Оставалась совсем «ерунда» — каких-то восемьдесят тысяч.
Настя лгала, настраивала двух акул друг против друга. Но развязка приближалась. До срока, назначенного Наумовым, осталось три дня. До срока, назначенного Лысым, — шесть… Пора было принимать решение. Настя понимала, что в случае ошибки или рокового стечения обстоятельств она лишится головы. И никакая крыша ей не поможет. Мелькала иногда мысль: а бросить все, к черту, и уехать!.. Глупо. Найдут. Да и какой смысл? Бросить квартиру, машину, три доходные фирмы? Привычную комфортную жизнь?.. Глупо, глупо, глупо.
Она не спала почти ночь, ходила по квартире, несколько раз выпивала по рюмке коньяку, курила, сидя с ногами на подоконнике, вглядываясь в прозрачную белую ночь. Под утро, измученная сомнениями, поняла: теперь уже выхода нет. Нужно действовать, как наметила. С этим Анастасия Михайловна и уснула. Спала плохо, тревожно.
Днем в ресторане Миша Малевич передал ей последние 80 000 баксов. Настроение у него было хорошее. Он считал, что сумел разрубить узел без особых финансовых потерь и без ущерба для самолюбия. Он даже не передал ни одного доллара Наумову лично. Это несколько утешало. Малевичу казалось, что если он будет сам приносить деньги банкиру, то поставит себя в некое зависимое, унизительное положение… А если через Настю — другое дело… Он передал Насте сверток с деньгами, снял под столом ботинок. Когда сунулся к Насте, она отшатнулась, сказала:
— Ты что, ошалел?
— Сегодня у меня настроение «божоле», дарлинг.
— Ради Бога, Миша! Давай все вечером. Я сейчас поеду, отдам деньги этому кровопийце… Ты понимаешь, что я тоже страшно извелась за эти дни? Что я сильно переживаю? Я хочу отдать эти чертовы деньги — и все забыть! Я устала, Мишка.
— Да, Настя, я все понимаю. Извини… И передай этому уроду, что больше я с ним никаких дел иметь не хочу. Все.
— Передам, — устало сказала Настя.
Она вяло по ковырялась в десерте, чмокнула вице-губернатора в щеку и уехала. Главный питерский приватизатор остался один. Сидел он тихий, задумчивый. Когда расплачивался, официант тактично заметил:
— Михаил Львович, у вас помада на щеке.