После этого она стала избегать его, держась поближе к Энджел, пока не пришло время отъезда, но Грэг настоял на том, чтобы поехать с ними в Сан-Франциско и проводить их.
Гигантский локомотив громко пыхтел, и проводники бегали вдоль состава, открывая двери. Энджел поцеловала Грэга, попрощалась с ним, и, вытирая слезы, забралась в вагон. Он улыбнулся, когда, наконец, встретился взглядом с Поппи.
– Пожалуйста, давай не будем расставаться на полгода не друзьями, – сказал он. – В конце концов, я только сказал, что люблю тебя.
– Я знаю, – Поппи опустила глаза. – Прости меня, Грэг. Но я никогда не думала… я не понимала…
– Просто обещай, что будешь думать обо мне, – умолял он. – Не отвергай меня пока, Поппи.
Когда тетушка Мэлоди позвала ее в вагон, его глаза минуту смотрели в ее; потом, быстро поцеловав его в щеку, она повернулась и вошла в вагон.
– До свидания, – кричали они, махая руками из окна, когда поезд тронулся и медленно поехал вдоль платформы. – До свидания… Мы напишем тебе письмо…
– Грэг, – кричала Поппи сквозь шум отходящего поезда. – Грэг… Я обещаю…
Париж был именно таким, каким Поппи всегда мечтала его увидеть. Майское небо было чистым и безоблачно-голубым, каштаны на Гранд-бульварах были в цвету, и весеннее солнце весело освещало столики, сгрудившиеся у окон кафе и ожидающие, когда сюда заглянут парижане. Взволнованно выглядывая из-за спины гида, они рассматривали сокровища Лувра, глядя восхищенно на Монну Лизу и крылатую Нику.
– Делайте пометки, девочки, – скомандовала тетушка Мэлоди, садясь на мраморную скамью. – Ваш папа наверняка захочет узнать, что вы здесь видели и чему научились.
Они сидели во вдохновенно-трепетном кафе собора Нотр-Дам и слушали скорбный гимн, который пели ангелоподобные мальчики; они останавливались в восхищении около магазинов, продававших темный ароматный шоколад, пирожные с кремом и странные острые сыры. Они покупали безделушки в хороших магазинах и тревожились за свой выбор в шикарном шляпном магазине на рю де ла Пэ. Они даже привыкли выпивать по рюмочке вина за обедом под зорким оком тетушки Мэлоди, хотя сама она выпивала по три и даже – по четыре. Потом неизменно она жаловалась на то, что совершенно засыпает и что им тоже пора спать, как раз тогда, когда Париж только просыпался!
Каждый день они все гуляли и гуляли, пока тетушка Мэлоди не взмолилась о пощаде, и даже Энджел призналась, что устала, но Поппи все было мало. Казалось, город лучился удовольствиями, мерцал, как мираж, и Поппи хотела видеть это, дышать этим… почувствовать, что он реален прежде, чем он исчезнет или ей придется покинуть его.