– Думаешь, мы сможем найти ее адрес?
– Много времени не займет, – заверила его Эсперанца.
Они долго смотрели друг на друга. Срок, установленный Эсперанцей, висел над ними, как меч.
– Не могу представить себе жизни без тебя, – сказал Майрон.
– Такого не произойдет, – уверила его Диаз. – Что бы ты ни решил, всегда останешься моим лучшим другом.
– Партнерство губит дружбу.
– Это ты говоришь.
– Я знаю. – Майрон слишком долго уходил от этого разговора. Если воспользоваться баскетбольной терминологией, передержал мяч, двадцать четыре секунды истекли. Он не мог больше откладывать в надежде, что неизбежное как-то рассосется и исчезнет словно дым.
– Мой отец и дядя пытались. Уже четыре года не разговаривают друг с другом.
– Я знаю.
– Даже сейчас наши отношения изменились. И никогда не будут такими, как прежде. Я знаю десятки семей и друзей, Эсперанца, кто пробовал стать партнерами. И не знаю ни одного случая, когда бы из этого вышло что-то путное. Ни одного. Брат пошел на брата. Дочь на отца. Лучший друг на лучшего друга. Деньги творят с людьми странные вещи.
Эсперанца кивнула.
– Наша дружба может пережить все, – продолжил Майрон, – но я не уверен, что она переживет партнерство.
Эсперанца снова встала.
– Я найду тебе адрес Деборы Уиттейкер, – сказала она. – Это легко.
– Спасибо.
– И я даю тебе три недели, чтобы все устроить. Хватит?
Майрон утвердительно покачал головой. В горле пересохло. Ему хотелось что-нибудь добавить, но все, что приходило на ум, было еще более беспомощное, чем уже сказанное.
Заверещал интерком. Эсперанца вышла. Майрон нажал кнопку.
– Слушаю.
– На первой линии «Сиэтл таймс», – сообщила Большая Синди.
Дом для престарелых в Инглмуре был выкрашен в яркий желтый цвет, содержался в прекрасном состоянии и располагался в весьма живописном уголке. И все равно он выглядел как место, куда ты приходишь умирать.
В холле на одной стене была изображена радуга. Красивая, удобная мебель. Не слишком мягкая. Иначе пациентам трудно было бы выбираться из этих кресел. На столе в центре – огромный букет свежесрезанных роз. Но и эти ярко-красные великолепные розы через пару дней засохнут.
Майрон глубоко вздохнул. Успокойся, парень, успокойся.
В воздухе чувствовался тяжелый фруктовый запах, как от туалетного дезодоранта. Его приветствовала женщина в брюках и блузке – простенько, но со вкусом. Ей было слегка за тридцать. Она тепло улыбнулась ему.
– Я хотел бы повидать Дебору Уиттейкер.
– Ну конечно, – сказала она. – Мне кажется, Дебора в комнате отдыха. Меня зовут Гейл. Я вас провожу.
Дебора. Гейл. Всех называют по именам. Наверняка где-нибудь найдется и доктор Боб. Они пошли по коридору, украшенному веселой фресковой живописью. Полы сверкали, но Майрон заметил на них свежие царапины от инвалидных колясок. На лицах персонала – одна и та же искусственная улыбка. Майрон решил, что их специально обучали этой улыбке. Санитары, сестры и все без исключения одеты в обычную одежду. Он не заметил ни болтающихся на шее стетоскопов, ни табличек на груди, ни биперов, вообще ничего, связанного с медициной. Здесь все друзья-приятели.