– Ты можешь искать для моей матери любые оправдания, но никуда не денешься от факта – она бросила своего ребенка. Даже если у нее на то были основательные причины, даже если она и в самом деле была самоотверженной матерью, идущей на все, чтобы защитить свою дочь, почему она позволила этой дочери думать, что она ее бросила? Неужели не понимала, как это скажется на пятилетней девочке? Разве не могла найти способ, чтобы сказать ей правду даже после всех этих лет?
Ее ребенок. Ее дочь. Сказать ей правду. И ни разу «я» или «мне». Интересно. Но Майрон молчал. У него не было ответа на этот вопрос.
Они проехали мимо института Кесслера и остановились на красный свет. Немного погодя Бренда сказала:
– Я все равно хотела бы сегодня пойти на тренировку.
Майрон кивнул. Он понимал. На площадке ей легче.
– И я хочу играть в воскресенье на открытии.
Майрон снова кивнул. Наверное, Хорас бы тоже этого хотел.
После очередного поворота они подъехали к дому Мейбел Эдвардс. Напротив были припаркованы по меньшей мере десяток машин, все американские, большинство старые и побитые. У дверей стояла чета в черном. Мужчина нажимал на звонок. Женщина держала миску с салатом. Заметив Бренду, они окинули ее гневными взглядами и отвернулись.
– Вижу, они читали газеты, – заметила Бренда.
– Никто не думает, что ты его убила.
Ее взгляд заставил его пожалеть о своем покровительственном тоне.
Они подошли к двери и остановились позади четы. Они упорно не смотрели на Бренду. Мужчина постукал носком ботинка по порогу. Женщина демонстративно вздохнула. Майрон открыл было рот, но Бренда заставила его промолчать, решительно тряхнув головой. Она уже научилась читать его мысли.
Кто-то открыл дверь. Внутри уже собралось много народу. Все прилично одеты. Все чернокожие. Удивительно, но Майрон начал это постоянно замечать. Накануне во время вечеринки ему ни разу не показалось странным, что все, кроме Бренды, белые. По правде говоря, Майрон не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел на вечеринке в их районе чернокожего. Так почему его так удивило, что он здесь единственный белый? И почему из-за этого он так странно себя ощущает?
Чета в черном мгновенно исчезла внутри, будто ее засосало торнадо. Бренда поколебалась. Когда они, наконец, переступили порог, происходящее напомнило Майрону сцену из фильма Джона Уэйна. Негромкий разговор смолк, как будто кто-то выключил радио. Все повернулись и уставились на них. На секунду ему показалось, что здесь дело в расовом отношении, поскольку он был здесь единственный белый. Но потом разглядел, что враждебное отношение направлено непосредственно против Бренды.