– Из-за чего шум? Опять тревога?
Рывком повернувшись, Кима перевела дуло пистолета на него.
– Ну-ну, детка, не пугайся! – сказал Андр, усмехаясь. – Это только я.
– Где ты был? – отрывисто потребовала настоятельница, держа его под прицелом и, видимо, полагая, что по такой большой мишени промахнуться трудно. Имей Кима представление о выучке своего гостя, она не стала бы медлить с выстрелом.
– Проветривался, – ответил Андр, позёвывая. – У тебя так славно, даром что ночь. Позагораем завтра?
Пистолет не шелохнулся, но на лице женщины проступила неуверенность.
– Вода в бассейне, будто суп, – добавил Андр, доверившись подсказке двойника. – Свариться не боишься?
– Не выходи больше, – сказала Кима, опуская оружие. – Это опасно. И закрой, ради Отца, дверь – через раз забываю…
Грузно скрипя ступеньками, Андр спустился, запер дверь на замок.
– И всё-таки, что там стряслось? – поинтересовался он, поворачиваясь к Киме.
– А! – махнула она рукой. – Наверно, опять храмовники сцепились – они же бешеные, – сунув пистолет под подушку, Кима зябко повела плечами и потянулась к Андру тугим телом.
– Иди сюда, родной мой… согрей меня!
x x x
Угомонился наконец боевик, с облегчением подумал Андрей. И ненасытная Кима тоже затихла. Спят, голубки! Пришло время духов – моё время…
Торопясь, Андрей окунулся в знакомую эфирную субстанцию и почти сразу в хитросплетении радужных чувственных потоков обнаружил вполне отчётливые, уже известные течения, быстро выведшие на сознание Кимы. Впервые он наткнулся на такую плотную, почти желеобразную среду, в которой можно было плыть, подгребая себе невидимыми «руками». И «картинки», которые он здесь встречал, были ярче и стабильнее всех предыдущих. Ночи, проведённые в лихорадочных, но почти бесплодных попытках удержать изображение, не пропали даром: сейчас Андрей мог поддерживать «картинки» достаточно долго, чтобы они не теряли смысла и связанности. Боясь спугнуть удачу, Андрей нетерпеливыми призрачными «пальцами» шарил по закоулкам Киминой памяти, извлекая на свет и перезаписывая в свои ячейки всё, что его заинтересовывало. Только часа через три Андрей выбрался сначала из сознания Кимы, так и не проснувшейся за время его изысканий, а потом и из всего этого мерцающего мира, наполненного дразнящими запахами и переливающимися красками, и смог наконец упорядочить свою добычу, в начало поставив следующий сюжет:
«По огромному, будто улица, коридору, залитому беспощадным холодным светом, медленно движется нескончаемая вереница девушек, похожих друг на друга короткой стрижкой и испуганным выражением юных лиц. И среди этих полуподростков – она, Кима, наивная и восторженная послушница, привезённая в Столицу из провинциального монастыря. Словно исполинская змея, под шелест тысяч ног, вереница вползала на невысокую эстакаду, где деловитые инспекторы придирчиво осматривали девушек, сортируя их на несколько групп. В отличие от большинства других, Киму не столкнули с эстакады, чтобы направить в одну из боковых дверей, и она проследовала дальше, привычно ступая голыми ногами по холодным каменным плитам и неся в себе странную смесь из неприятных воспоминаний о прикосновениях грубых рук, гордости за свою очевидную исключительность и страха перед тем, что ждало впереди. Потом это случилось – и боль, и ужас, и стыд. Но когда Киме, зарёванной и дрожащей, объявили Решение, её сердце переполнил восторг, а слёзы мгновенно высохли. Все огорчения разом превратились в далёкое-далёкое прошлое, напоминая о себе лишь лёгкой саднящей болью…»