— Я слышал, что господин Анчутка был у вас, впрочем, нам все равно надо переговорить. Верелея, подожди за дверью.
— Как всегда, чуть что — за дверь, — пробурчала я.
— Да, — с нажимом сказал Феофилакт Транквиллинович, — и постарайтесь не подслушивать на этот раз, а то у вас стали появляться какие-то недостойные наклонности.
— Это у меня тяга к знаниям, — ворчала я, выходя за дверь. И ходила потом по коридору, клокоча как чайник, пока не дождалась Велия, чтобы на нем отыграться, благо около кабинета никого не было. Как только маг появился, я на него налетела, словно ураган.
— Эй, эй, ты чего?! — хохотал он, отбиваясь от града ударов и оскорблений, а я никак не могла уняться:
— Самодур, лицемер, преподаватель!
А он только похмыкивал, сграбастав меня в охапку, так что я не могла даже дернуться.
— Ну и что ты буянишь? — посмеивался он, пока я бессильно дергалась, как муха в паутине. — Я ей разрешение на прогулку в Заветный лес выпрашиваю, а она — поросенок неблагодарный.
— Да?! — замерла я. — И как? Разрешили?
— Почему нет? — удивился Велий. — Нервное расстройство от переутомления налицо.
— Сам ты нервный. — Я последний раз бухнула его в грудь. — А когда пойдем? И на сколько?
— Как все ученики, на выходные. Вот сдашь завтра генеалогию высших демонов, и вперед!
Я ойкнула, вспомнив про список в тысячу имен.
— Никаких «ой», ученица Верелея, если не сдашь — никакого леса. Так директор сказал. — Продолжая держать меня в руках, Велий уперся мне лбом в лоб.
Я обмякла и стала вспоминать что-то про конопляное семечко из книги сказок, специально для нерадивых учеников.
— Что задумалась? — напрягся маг.
— Ничего.
— Верелея, Феофилакт не шутит, если пообещал — пороть будет каждый день, это тебе не Анчутка.
— Да правда ничего! Посмотри на меня, разве эти глаза могут лгать?
Маг застонал, но выпустил меня, потому что, ругаясь на ходу с овечкой и Гомункулом, к нам направлялся Рогач.
— А я говорю, простыней выдано двадцать девять штук, да? — заорал он.
— Двадцать семь, — возражала овечка.
— Что я, дурной, простыни на портянки рвать? — оправдывался Гомункул. — Их кудрявая съела.
Вырваться на свободу из школьных стен оказалось великим счастьем; только в лесу, вдохнув полной грудью терпкий весенний воздух, я поняла, как одурела за прошедшие три недели от учительских истязаний. Велий шел с улыбкой, поглядывая на мои козьи скачки. Он уже держал в обеих руках по букетику цветов для Горгонии и Березины. Помня, что Коровья Смерть предпочитает цветочкам кусок свежей говядины, мы взяли скатерть-самобранку. Стоило нам переступить границу Заветного леса, как затрещали кусты и страшный бас заревел: