– Я… я готова, ми… Воррик, – сказала она.
Только тогда граф отпустил ее и вспрыгнул на свою лошадь – вороного боевого коня с золотистой гривой и хвостом. Они средней рысью проехали под пропускной решеткой и по мосту за ворота замка. Кэрливел и все остальные ехали позади.
Уже совсем рассвело, день был погожий и утренний туман давно рассеялся, хотя кое-где на весенней траве, как призмы, поблескивали капельки росы. Дорога простиралась перед ними лентой, вьющейся по расцветающим лесам и лугам. Ветви могучих дубов и высоких сосен переплетались с ветвями ясеней и стройных тополей, образуя многоцветные зеленые балдахины над сучковатыми ветками раскидистых тисов и густым, спутанным хмелем, у основания которого цвел пышный каскад из роз, левкоев, папоротника и плауна. Акры новых всходов пшеницы, овса и ячменя поблескивали на солнце и волновались от легкого ветерка, то тут, то там пробегавшего по полям и нашептывающего что-то крестьянам, которые трудились с мотыгами и косами в руках. Вдалеке слышался негромкий рев скота, а выше, на холмах, блеяли козы и овцы.
Повсюду Воррик видел признаки богатства, благополучия и здоровья: Изабелла в качестве хозяйки Рашдена исправила все ошибки, которые допустил лорд Оадби, несмотря на предупреждение герцога Глостера. После смерти предыдущего опекуна девушка обнаружила, что внешне Рашден казался хорошо ухоженным, хотя к земледельцам относились даже хуже, чем к ней и Гилу. Изабелла пришла в ужас, узнав о тяготах, которые пришлось перенести крестьянам, и она принялась улучшать их жизнь, насколько могла, снискав тем самым любовь и признательность людей. Теперь они, заметив ее, тепло приветствовали, отложив мотыги, и почтительно приподнимали шляпы.
Несколько женщин вместе со своими мужьями работали на полях, но другие обрабатывали небольшие садики, которые граф заметил возле каждого дома. Старшие дети помогали своим матерям, а маленькие, как заметил Воррик, играли под бдительным присмотром нескольких молоденьких девушек.
Он вопросительно повернулся к Изабелле.
– Почему они не все на полях, где должны быть даже самые маленькие? – спросил он с неодобрением. – И кто дал право иметь собственные сады и обрабатывать их, когда есть другая работа?
– Я, – просто ответила Изабелла. – Так делал мой отец, до него – мой дед, а до деда – прадед. У нас разные способы управления имением, милорд.
– Я вижу, – сухо заметил граф.
– Милорд… Воррик… образ жизни, который вы видите, давно сложился в Рашдене, несмотря на жалкие и злые попытки лорда Оадби что-то изменить, – холодно добавила девушка, и Воррик уловил намек в ее словах. – О наших крестьянах заботятся, и они получают удовлетворение от своего труда. Ответьте мне, Воррик: какой прок от крестьянина, которого усмиряют голодом и кнутом, и потому он готов сбежать, поднять бунт, или станет жертвой бесконечных болезней и умрет? Какой прок от ребенка, который начнет работать в поле с пяти лет, к восьми годам станет истощенным уродцем, а к пятнадцати умрет? Какой прок от крестьянина, который выживет после столь тяжкого детства и, повзрослев, превратится в озлобленного и непокорного или сломается и потеряет гордость? Должна вам сказать, что от таких крестьян никому не будет пользы, Воррик. Мне пришлось потрудиться, чтобы исправить то, что задумал сделать лорд Оадби: он хотел сломить дух людей моего брата. – Снова в ее словах было предупреждение.