В храме было душно и сумрачно. Вечную полутьму не могли разогнать и многочисленные цветные светильники, окружавшие мраморное возвышение у восходной стены, на котором возлежал крохотный, едва с коготок птицы, осколок Кристаллов Мед дай. Далеко не каждый город подлунного Саккарема мог похвалиться столь чудесной реликвией. Один из прежних правителей Шехдада больше сотни лет назад привез ее из храмов Мед дай, и с тех пор маленький камешек, слегка напоминавший кусочек кварца или горного хрусталя, исправно хранил город от напастей — Шехдад миновали бесчисленные моровые поветрия, войны между сыновьями шадов за золотой трон Мельсины, засухи, сжигавшие степь… Недаром Провозвестник открыл в своей Книге: "Подарки Небес — благо, а кто скажет противное, тому проклятие от Атта-Хаджа до тридцатого колена".
Впрочем, Книгу читали далеко не все. Разве интересна продавцу шерсти или владельцу постоялого двора божественная мудрость, кою невозможно постичь обычному смертному? Этим пусть занимаются благородные господа и многоученые храмовые служители — мардибы.
Здесь, под священными сводами, украшенными золотисто-лазоревой мозаикой и многоцветным цветочным орнаментом, не дозволялось разговаривать о делах мира. Ты пришел в храм, чтобы обратиться к Атта-Хаджу, и посему изволь оставить суетное за резными деревянными вратами вместе с обувью. Помощник благочестивейшего мардиба присмотрит и за тем и за другим. Мир смертных остался позади, за спиной, а ты, человече, стоишь на первой ступени, ведущей к Звездному Мосту.
Храмовые служки, однако, тщетно пытались тихим шепотом призвать горожан к спокойствию. Речи, все более и более громкие, оскверняли слух Небесного Властителя — полдень миновал, а где же велемудрый мардиб Биринджик? Отчего не слышно проповеди?
Громкий шепот:
— Уважаемый Тариг, я слышал, будто управитель созвал жрецов…
— Не знаю, — доносится в ответ. Купец в дорогом халате пожимает плечами и вытирает рукавом пот со лба. — Что творится в этом мире? Да спасет нас Атта-Хадж от любого проклятия!
Другой голос, молодой и звонкий:
— Если жрецы и сам Биринджик на стенах, значит, и нам туда пора!
— Не высовывайся, Кемаль, — шипение в ответ. — Вейгил, если будет нужно, позовет.
— Позовет… — старческое бурчание. Коричне-вокожий морщинистый водонос ни на кого не смотрит, обращаясь к самому себе. — Да в последний раз ополчение Шехдада собирали еще при моем прапрадеде, пусть упокоит его тень Атта-Хадж! Лет сто пятьдесят назад, когда…
— Придержите жеребца своей болтливости! — совсем уже возмущенно подает голос один из учеников мардиба, оборачиваясь. Что ж, Фарр атт-Кадир никогда не проявлял уважения к старшим. Пускай он и готовится к посвящению в служители храма, надо помнить, что здесь уважаемые богатые люди. Фарр заслужил несколько величественно-брезгливых взглядов купцов и даже родственников самого вейгила, пришедших на полуденную молитву, и гордо отвел глаза.