– Ох, довольно!
Я подозревала, что Франсуа бежал к своей матери, в Овернь, и при желании легко могла бы донести. Но я лишь молча выслушала рассказ Паулино, ничем не выдав своего к нему отношения. Да и что мне за дело до того, что в лагере революционеров начались распри, что они теперь стреляют друг в друга?
– Послушайте, Паулино… Валери уже рылась в моем сейфе?
Густые брови мулата сердито сдвинулись.
– Да, мадам. Она приходила сюда.
– И что же она забрала? Вернее, хоть что-то оставила?
– Оставила ваше первое обручальное кольцо, мадам, и серьги, которые подарила вам королева…
– Как, и то ожерелье, которое подарил мне Эмманюэль, она тоже взяла?
– Да.
Я сжала зубы. Итак, из той части фамильных драгоценностей, что передал мне отец, и тех, что перешли мне от рода д'Эненов, осталась одна чепуха. Кольцо, серьги – тьфу! Что значат они по сравнению с тем, что я имела?
Словно угадав мои мысли, Паулино сказал:
– Еще одно неприятное известие, мадам…
– Ох! – выдохнула я. – Говори уж все сразу, не тяни!
– Клавьер перекупил все векселя у других банкиров и дал срок для выплаты долга месяц.
– Какая сумма? – спросила я, сдерживая дыхание.
– Девятьсот тысяч, мадам.
Ну что ж. Теперь можно считать, что если уж я не упала в обморок, услышав эти слова, то теперь вынесу все, что угодно.
– Ступайте в кабинет, – сказала я сдавленным голосом, – возьмите все бумаги и принесите сюда. У меня нет сил. Нам надо во всем разобраться…
Пока Паулино ходил, я добрела до шкафчика, достала бутылку коньяка и выпила большую рюмку одним духом. Мне хотелось хоть чем-то взбодрить себя. Коньяк жгучей волной разлился по груди, и я почувствовала, что тверже стою на ногах.
Паулино выложил передо мной охапку шуршащих бумаг. Чего тут только не было – расписки, копии займов, квитанции, долговые письма, заверения… Я некоторое время перебирала все это, ничего не понимая, а потом вопросительно взглянула на мулата.
– Паулино, сколько у нас денег наличными?
– Полтораста тысяч наберется, мадам.
– Так… Посмотрим, чем же я владею. Ведь я еще владею кое-чем, не правда ли?
– Да, – уклончиво ответил он, – кое-чем. Тем, что осталось от вашего приданого и имущества господина Эмманюэля.
– У меня было три замка. Что с ними?
– Один из них продан для того, чтобы купить вам то самое ожерелье. Шато-Гонтье вместе с угодьями сдан в аренду, и продавать его мы не можем, ибо соглашение этого не предусматривает. Срок аренды истекает через три года. Остается только Сент-Элуа…
– Нет, – сказала я поспешно, – оставим пока Сент-Элуа в покое. Что вы скажете о другом имуществе, сударь?