Отчаявшийся король напрасно пытался всех помирить и успокоить. Напрасно он носился с идеей созыва международного конгресса, призванного изменить положение во Франции. Напрасно пытался избежать гражданской войны, напрасно говорил, что лучше война внешняя, чем междоусобная. Да и что мог этот король, которому даже в лучшие времена не хватало ни хитрости, ни решительности?
После развода я превратилась в домоседку, только сейчас по достоинству оценив то, что еще имею дом. Я теперь даже помогала кухарке на кухне. Кто знает, что ожидает меня завтра? Мои дети лишились гувернантки, и я принялась учить их сама. Аврора уже прекрасно читала. По субботам и воскресеньям я водила ее на занятия к приходскому священнику отцу Мартену. Он давал ей уроки катехизиса. Я выбрала его по совету мадам Кампан, как неприсягнувшего священника. Его положение было шатким, но с Авророй он был терпелив и ласков, постепенно готовил ее к конфирмации, – я действительно была довольна, наблюдая их уроки. Мне вообще тогда казалось, что я становлюсь почтенной дамой, матерью семейства, не интересующейся уже ничем, кроме своих детей.
Жанно больше любил шалить, чем заниматься, и я на время оставила его в покое. Ему ведь шел еще только пятый год. Другое дело Шарло – он был старше, к тому же отличался усидчивостью и настойчивостью.
Маргарита очень болезненно восприняла то, что наше финансовое положение пошатнулось. Это было начало исполнения ее печальных пророчеств. Она все уши прожужжала мне тем, что мы должны поскорее уехать в Вену. Едва я немного отошла от тюрьмы, она принялась убеждать меня в необходимости перепроверить прислугу. Наученная горьким опытом, я согласилась, поручив эту заботу Маргарите, и из нашего дома пришлось удалиться многим особам, которые чем-то навлекли на себя ее подозрения. В особняке на площади Карусель остались лишь самые верные – Жак, Жюстина, Колетта, Дениза и Арсен со своей маленькой дочкой и, конечно, сама Маргарита.
Что касается Жоржа, то он давно уже оправился после своего ранения, полученного на Марсовом поле, и снова приступил к занятиям в военной академии. Он был уже в чине подпоручика артиллерии. Слухи о войне приобретали все более отчетливые формы, и Жорж с истинно юношеским запалом ожидал, что его вот-вот отправят на фронт. Его революционные воззрения меня поражали, впрочем, не меньше, чем легкомыслие. Хотя Жорж вырос и возмужал, и над его верхней губой уже ясно обозначился темный пушок, а летом ему исполнилось целых семнадцать лет, я не понимала, как такого мальчишку можно отправлять на фронт.