Вальтер кивает на вешалку и ждет продолжения. Странный разговор начинает его интересовать. Этот Шриттмейер удивительно откровенен.
— Я не радист, — говорит он.
— А Марешаль?
— Откуда мне знать?
Шриттмейер всем своим видом выражает согласие.
— Действительно — откуда? Будь я приватно связан с английской или американской разведкой, я бы, разумеется, не стал информировать об этом фирму, в которой служу. Если допустить мысль, что Марешаль была человеком Интеллидженс сервис, то зачем бы она призналась вам?
— Вы говорите — англичане? А почему не немцы?
— На немцев Марешаль не работала. Нелогично было бы для СД или абвера похищать собственного агента. Ведь так?
Дверь открывается, и на лице Шриттмейера мелькает досада. Полицейский заглядывает в кабинет.
— В чем дело?
— Уже двенадцать, комиссар.
— Ах, да… Начинайте, но поаккуратнее! Постарайтесь ничего не порвать и не разбить… Он нам не помешает, господин Ширвиндт…
Полицейский неслышно закрывает дверь, и тут же за стеной кабинета что-то со звоном падает на пол. «Саксонские часы! — догадывается Ширвиндт. — Хорошее начало!» Шриттмейер поджимает губы и беспомощно разводит руками.
— Прошу вас, — двусмысленно говорит Ширвиндт и любезно улыбается. — Продолжайте, пожалуйста. Все так интересно…
Настоящая китайская церемония! Каждый старается «не потерять лицо»; и если так пойдет дальше, то дело кончится заверениями во взаимной дружбе… Несмотря на серьезность положения, Ширвиндт посмеивается про себя. Голова его работает холодно и трезво. Он уже успел отметить, что Шриттмейер говорит с акцентом, характерным для уроженца северо-западных кантонов, где преобладает немецкое население и немецкая речь. Отметил он и то, что комиссар без всякой на то надобности преждевременно выкладывает на стол доказательства, словно давая возможность подготовиться и опровергнуть их там, где пойдет настоящий допрос.
— Нас отвлекли, — говорит Шриттмейер, выдержав вежливую паузу. — Роз Марешаль — француженка, но дружила с семьей Бушей, немцев, имеющих швейцарское подданство. Буш — торговец радиотоварами. Я готов был бы предположить, что лампа — подарок господина Буша, невинный сувенир, если бы не то, что госпожу Буш застали сегодня за работой на передатчике… Видите ли, господин Ширвиндт, в июле или августе в мой отдел пришла анонимка. Я собирался было забыть о ней, но делопроизводитель уже внес ее в реестр. Мой бог, если б вы знали, сколько доносов, получаем мы каждый день! Судя по ним, все иностранцы, получившие убежище в Швейцарии, занимаются шпионажем. Шпиономания и война всегда сопутствуют друг другу… Так вот, анонимку передали мне, а я был слишком занят, чтобы уделить ей должное внимание. Тем более что мадемуазель Марешаль обвиняли в связи с одной из разведок, не приводя ровным счетом никаких доказательств… Вы следите за моей мыслью?