Во рту у меня пересохло. Погибли? Все? Не может быть! Перед глазами промелькнули радостные лица тех, кто присоединился к армии Петра Пустынника, когда она проходила через Вилль-дю-Пер. Мэтт, сын мельника. Кузнец Жан. Совсем еще юные ребята. И что же, от них ничего не осталось?
Злость вскипела во мне, поднявшись из желудка вместе с желчью. То, за чем я пришел сюда, то, что так ценил – свобода, богатство, – утратило всякое значение. Впервые в жизни меня обуяло желание сражаться не ради собственной выгоды, а лишь затем, чтобы убивать нечестивых трусов. Отомстить! Посчитаться с ними за всех!
Я не мог больше сидеть у огня. Вскочил и, оставив Нико и Робера, убежал на самый край лагеря.
Зачем я здесь? Что мне здесь нужно? Чего я ищу?
Я прошел через всю Европу, чтобы драться за то, во что сам не верил. Любовь всей моей жизни отделена от меня тысячами миль.
Как же получилось, что столько людей погибло?
Как получилось, что надежды рухнули?
Целых шесть дней мы хоронили мертвых. Потом наша павшая духом армия двинулась на юг.
В Кесарии мы соединились с войском графа Робера Фландрского и Боэмунда Антиохского, прославленного воителя. Они только что взяли Никею. Рассказы о трусливо бежавших с поля боя турках, об оставленных ими крепостях и городах придали нам смелости. Теперь наша армия насчитывала в своих рядах сорок тысяч человек.
На пути в Святую землю оставалось только одно, последнее препятствие – мусульманская крепость Антиохия. Там, как рассказывали, неверные измывались над христианами, прибивая их к городским стенам, и там же хранились захваченные турками величайшие реликвии христианства – покров со слезами Богоматери и копье, которым римский солдат проткнул бок распятого на кресте Спасителя.
Но никакие рассказы не подготовили нас к ожидавшему впереди аду.
Сначала – жара, подобной я еще не видывал.
Солнце как будто превратилось в злобного красноглазого демона, ненавидимого и проклинаемого не имеющими защиты от него людьми. Даже самые мужественные, перенесшие немало битв рыцари стонали от боли, буквально поджариваясь в своих доспехах, от прикосновения к которым кожа покрывалась волдырями. Люди просто падали на ходу, и их оставляли там, где они рухнули, даже не пытаясь спасти.
И жажда... Нас встречали вымершие, сожженные, пустые города, в которых не осталось ни продовольствия, ни воды. То, что удавалось раздобыть, мы выпивали на месте, точно пьяное дурачье. Я видел людей, которые, лишившись рассудка, глотали, как эль, собственную мочу.
– Если это Святая земля, – заметил испанец по кличке Мышь, – то пусть Господь оставит ее себе.