В тишине что-то упало на пол и покатилось к учительскому столу. Нина нагнулась и подняла итальянскую гранату, какими были вооружены немцы, — серое тяжелое «яйцо», не больше гусиного.
— Сдать оружие! — глухим ровным голосом приказала учительница.
То же самое случилось и в старших классах. На перемене вместе с двумя Сашами я перебрался по кладине через закраек, заглянул в прорубь. Чего только не лежало на песчаном озёрном дне: пулемёт, две ракетницы, дюжина гранат разных систем, динамитный патрон, взрыватели от мин, целые россыпи патронов…
И мне поскорее захотелось вернуться в класс — к нашим партам, к новой чёрной доске, к ярким плакатам и картам на стенах.
У партизан карты были другие, на иных каждый дом обозначен. А на школьных картах мы видели всю страну, там можно было найти и Москву, и Псков, и нашу речку Лученку. Мир словно бы резко расширился. «Правда, — подумал я, — и партизанские карты было бы надо повесить на стену. Где сгорела деревня — нарисовать язык пламени, где был бой — красную звезду. Я сам мог бы нарисовать такую карту, если бы были цветные карандаши…»
Прозвенел последний звонок, но никто не хотел уходить из школы. Дальние вообще решили не возвращаться домой, передали весть, что будут ночевать в школе, благо учителя разрешили… Не ушли и мы с Сашей Андреевым. Мало того, явился наш Серёга и сказал, что останется с нами. Саша Тимофеев ушёл, но в сумерках вернулся — с целым вещевым мешком плотвы.
Уху приготовили в школьном котле. Лука и соли дал Иван Матвеевич. Всё его хозяйство было тут же — в тесной школьной кухне. Нашёлся и хлеб, хватило ложек и алюминиевых мисок. Уха была такой вкусной, что я попросил вторую порцию.
В школе было всё: и топчаны, и подушки, и байковые одеяла. Постелили в кухне, на полу. Нам с Серёгой хватило одного топчана, одного одеяла и одной подушки.
— А вдруг немцы вернутся? — шёпотом спросил Серёга.
— Никогда не вернутся, — ответил я. — Такого быть не может.
— Я тоже так думаю, — согласился братишка. — И в школу пойду.
— Обязательно. Только подрасти надо.
— Подрасту! — успокоил меня Серёга.
Я подумал: «Серёге столько же лет, сколько было мне в начале войны. И то, что не досталось мне, достанется моему брату».
Матери дали готовый сруб от бункера, телегу тёса. Надо было начинать строить дом. Но как найдёшь плотников, если почти нет мужчин: кто всё ещё воюет, а кто погиб.
В нашей деревне потери были тяжёлыми: на фронте снарядом убило дядю Павла Андреева, погибли Степан и Иван Тимофеевы, Иван и Андрей Павловы — отец в пехоте, сын в партизанском отряде. Был убит и Митя Огурцов, но от его отца пришло письмо — Анисим воевал в инженерных войсках. На наших глазах погибла Тоня Тимофеева, Саша остался со стариками — дедом Василием и бабой Ольгой.