Наконец спрашивает она меня:
— Да была ли у вас когда настоящая такса?
— Не было, — признаюсь я смущённо.
— Так вы должны купить. За деньгами потом приду.
И ушла.
Тут уж ничего не поделаешь! Подхватил я щенка, таксу эту самую, и понёс во двор.
Нашлась у меня корзинка, где когда-то жили щенята. Положил я туда соломы, постелил тряпок помягче, положил своё новое приобретение и хотел идти.
Куда там, и думать не смей!
Щенок мой воет отчаянно. Но как только вернусь — сразу затихает.
«Ишь ты, — думаю, — что значит породистый пёс! С капризами! Всё как полагается».
Взял я корзинку, отнёс в кухню. А по дороге решил, что такому необыкновенному щенку и имя надо дать необыкновенное.
«Не будешь ведь такого принца звать Дружком или Шариком. Назову-ка я его Рексом — по-латыни это значит "король"».
Рекс мой, очутившись на кухне, и не подумал успокоиться. Он, правда, всё обнюхал — заглянул во все углы, даже залез под шкаф (откуда я его вытащил с большим трудом) и, казалось, уже освоился; но едва я попробовал оставить его в одиночестве — снова начался концерт!
Решил я не сдаваться. Ты так — и я так! Ушёл и дверь захлопнул.
Щенок скулил, визжал, плакал... Наконец заснул. Проспал до самого вечера.
Но зато что было ночью! Вопил он так, что мне пришлось-таки забрать его в комнату.
Я думал, он хоть теперь даст мне уснуть. Но не тут-то было! Отоспавшемуся Рексу захотелось поиграть, и он полночи прыгал, трепал мои туфли, терзал диван и утих только, когда с разбегу треснулся мордашкой об ножку стола. Видимо, тут от счёл дальнейшие экскурсии по тёмной комнате небезопасными.
С тех пор этот проказник окончательно забрал меня в лапы. Никогда у меня такой озорной собаки не было! Что правда, то правда: я сам был виноват в том, что он так распустился! А распустился он, как говорится, как дедов кнут! Всё я ему прощал, всё позволял!
Рексик мой ни на минуту не терял хорошего настроения; на аппетит ему тоже было бы грешно жаловаться.
На остальных наших собак он смотрел свысока. Первым лез к миске, вырывал изо рта у них самые вкусные куски, к своей корзинке никому не позволял проходить — словом, вёл себя так, будто был самым главным во всём собачьем семействе.
«Я, мол, такса, — и дело с концом! А вы — шантрапа!»
Ну и, понятно, не раз ему за это доставалось от товарищей. Каждый раз он с воплями прибегал ко мне жаловаться. Но неужто я стану вмешиваться в собачьи ссоры. Ещё чего не хватало! Попало зазнайке — значит, поделом!
И Рекс, видимо, пришёл к убеждению, что лучше всего ни с кем не водиться. Обычно он лежал на пороге и глазел на улицу.