— Я все глазам не могу поверить, — качал он головой, оглядывая спутника. — Это как будто воскрешение Лазаря.
— Что ж, похоже на то, — кивнул Макс. — Собственно, для меня это воскрешение произошло не так уж и давно — тринадцать лет тому назад.
— То есть? А раньше? Что-то я не пойму?
— Раньше был не я, — улыбнулся Холинер.
— А теперь — ты?
— В общем, да.
— А имя твое?
— Нет, это имя мне придумала женщина. Я жил с ним девятнадцать лет. Как и с женщиной. Потом с женщиной я расстался, а имя осталось, к нему все привыкли. И я в том числе. В конце концов, имя — это не главное в человеке. Уж мы-то с тобой меняли имена неоднократно, нам ли не знать.
— Все еще играешь в разведчика? Или ты и в самом деле. — испугался вдруг Сташевич.
— Нет, нет, успокойся! Я считаюсь художником и композитором. Хотя, сам себя не считаю ни тем, ни другим. Говорят, бывает так, что люди, пережившие клиническую смерть, обретают новые способности. Так говорят и обо мне. Я, правда, этому не верю.
— Почему же? Музыку ты написал замечательную! Полотен твоих, признаться, не видел. А ты пережил клиническую смерть? Тогда, в Дубровицах?
— Нет, позже. Я долго был в коме. Скажи, ты не стал встречаться со мной в Москве два года тому назад потому, что побоялся?
— Чего мне бояться? — сразу обиделся Олег. — Просто я не знал, что ты. это ты. Все думали, что ты погиб. Тебя спасла та женщина, с которой ты был в Дуброви-цах?
— Сначала она, потом другая. Это долгая история. Как-нибудь расскажу.
— Хорошо. Потом так потом. Смотри-ка, как парнишка твой шпарит по-итальянски!
— Да, языки ему легко даются.
— А по-русски говорит?
— Конечно. Дома мы говорим только по-русски.
— А у меня трое, и все остолопы, что дочери, что сын.
— Вообще-то, Алексей — мой внук.
— Внук? — Сташевич поперхнулся. — Хотя. ты ведь моложе меня на четыре года, правильно?
— Правильно.
— То есть тебе пятьдесят четыре? Вот паразит! Уже дедом успел стать, а выглядишь на сорок!
— Свежий воздух, занятия по душе.
— Чистая совесть, — ехидно продолжил Сташевич. Он был уже довольно пьян. Все же они пили без закуски, а виски серьезный напиток.
— Совесть. Не могу сказать, что она не чиста, — очень серьезно ответил Максим.
— То есть живешь по совести! — все подначивал Олег.
— Пожалуй, да. Но с чувством вины.
— Перед кем же?
— Перед женщиной, которую любил, но не жил с нею. Перед женщиной, с которой жил, но не любил.
— О, женщины! — понимающе перебил Сташевич. — Я женат уже третьим браком. Ленка моложе меня на двадцать лет, а любовница — на тридцать! И думаю, не пора ли сменить… Жены надоедают как… законные жены! Такая вот тавтология! — пьяно расхохотался он. — Ну а ты? Я что-то не очень понял?