— Я был женат один раз на женщине, на которой не был женат. У меня вот такая тавтология, — откликнулся Макс, и сделал изрядный глоток.
И Олегу не понравилось ни то, как Максим отобрал у него бутылку, ни тон, которым он говорил. И он снова обиделся.
— Что-то ты очень загадочен, прямо Печорин, если помнишь такого.
— Помню, Олег, я много чего помню!
— Например? — как-то сразу подобрался Сташевич.
— Помню нашу дружбу, то, как спасали друг друга, из-под огня вытаскивали, стояли друг за друга горой. Помню, как ты все мечтал снять настоящий фильм о войне.
— Вот ты о чем.
— Да, об этом. Ты хорошую картину привез.
— Вот только не надо меня утешать! — взвился Ста-шевич. — Думаешь, я ничего не понимаю? Я смотрел ваш фильм и думал, что сам должен был снять подобную картину. О своих фронтовых друзьях, о высокой дружбе, о трагических судьбах, о наших женщинах.
— Что же не снял?
— Чушь! Кто бы мне позволил снять честный фильм о войне?
— Но ведь один ты снял! В пятьдесят пятом вышел твой «Блокадный дневник»! Это же был настоящий фильм о блокаде! Об ученых, которые работали в осажденном городе.
— Я счастлив, что ты следишь за моим творчеством, — язвительно произнес Сташевич. — А что было потом, ты знаешь? Фильм шел в прокате пару месяцев. А потом его положили на полку — сказали, слишком много правды. Она нам такая не нужна. Нужно вселять в народ оптимизм, а не ворошить кровавые раны. И год не давали снимать вообще.
— Да, это серьезная плата за правду. И ты снял следующий — лакированный, напомаженный. забыл, как он назывался? «Бессмертный подвиг»?
— Он назывался «Бессмертные герои»! И ты это прекрасно помнишь, как я вижу! Да ты смеешься надо мной?! Издеваешься? Да ты знаешь, что у нас происходит с теми, кто говорит правду? Знаешь, где теперь Солженицын, Галич, Некрасов? Знаешь, как травят Сахарова? Да кто ты такой, чтобы судить меня?
— А кто же еще может тебя судить? У Егора на это было больше прав, но его нет.
— Так ты не Егор! Он из-за тебя, между прочим, в лагеря попал! Он там держался, как. Как. — Сташевич все не мог подобрать подходящее сравнение. Алкогольная амнезия, будь она неладна!
— Скажи, куда ты дел его записки? — тихо перебил Максим.
— Что?. Откуда ты знаешь?
— Я виделся с Мариной, когда был в Союзе. Мы с ней переписываемся. Она отдала тебе все, что осталось у нее от Егора, отдала, чтобы ты сделал из его записок нечто стоящее его памяти, а ты. Если ты побоялся обнародовать их, вернул бы Марине, она бы поняла тебя.
Наверное… Но ты их не вернул. Прошло пятнадцать лет! Ты их потерял, что ли? — наугад спросил Максим.