Через час я вышел на площадь, закурил. Настроение было поганым. Куда теперь?
Как куда? К Чижу, разумеется! На Пречистенку. И я рванул к лейтенанту Орлову.
Дверь коммуналки открыла армянка Дариджан. Лет пятидесяти, но еще очень аппетитная дама.
— О, капитан! Как давно я вас не видела, — пропела она низким прокуренным голосом. — Что так редко бываете? Что так нас не любите? Где с Максимом пропадаете?
— Здрасьте! Максим дома? — мне было не до любезностей.
— Не знаю, я только что с рынка. Входите, капитан.
Я рванул по длинному коридору, ткнулся в крайнюю справа дверь. Она распахнулась. За круглым столом сидел Чиж. Он был по-домашнему в майке и тренировочных штанах. Перед ним стояла здоровенная сковорода жареной с луком картошки, которую он уплетал за обе щеки.
— Егор Петрович! — обрадовался Чиж и расплылся в широкой улыбке. — Вот хорошо, что зашли! Как раз к ужину! Садитесь! Сейчас я вилку достану.
Он вскочил, засуетился. У меня от сердца отлегло. Вот он, лейтенант Орлов! Какой, на хрен, Берлин? Совсем ошизели, крысы штабные.
— По стопке выпьем? — Чиж вытащил из буфета початую поллитровку.
— Ну, раз достал, давай.
Я подсел к столу, мы чокнулись, хлопнули по стопке и принялись за картошку. И так мне радостно было на сердце, просто петь хотелось.
— Вы откуда? — промычал Чиж с набитым ртом.
— От Игнатьева.
Я рассказал, куда нас направляет начальство.
— Завтра в тринадцать тридцать выдвигаемся. Едем по одиночке. Друг друга не знаем.
— Ясный корень, — кивнул Орлов.
— С «заданием» я ознакомился, сейчас расскажу. Ну а ты как отдохнул? — спросил я и на всякий случай и добавил: — Говорят, в Берлине был?
И по тому, как вытянулось его веснушчатое лицо, как осторожно положил он вилку на край сковородки, я понял, что обрадовался рано.
— Я. Это.
— Ну, не томи, рассказывай.
— Понимаете, я друга встретил, одноклассника, Пашку. Мы вместе в интернате учились. Ну, точнее, его Пабло зовут, — он испанец, но мы его Пашкой звали.
— Короче, — оборвал я детский лепет боевого, едрень корень, товарища.
— А он летчик, ас! Ну и оказалось, что он летит в Берлин. Туда и обратно.
— Это когда же?
— Вчера это было. Утром — в Берлин, там четыре часа — и обратно. Генерала одного на совещание возил. А я в Берлине родился, рос, Егор Петрович! И не был там восемь лет!
— Побывал? — риторически спросил я.
— Он сам предложил!
— Понятно. Она сама меня заставила.
— Я в кабине пилота.
— Ну, это в корне меняет дело! — открыто издевался я, кипя от злости. — О господи! И кто тебя там видел?
— Никто. Я просто по улицам походил. К дому нашему подошел. На окна посмотрел.