Да где же она, бедолага? Нехорошо как-то на сердце. И Шарик Таисьин все воет и воет как по покойнику, прости Господи!
Дед перекрестился на иконы, не вытерпел, встал, сунул зябкие ноги в валенки и вышел на двор, дошел до Марьиной хаты. Щеколда была закрыта щепкой — то есть, хозяйки дома не было.
Едва дождавшись рассвета, Шмаков направился к Швыдкой.
— Здорово, Таисия! Чего это псина твоя всю ночь брехала?
— Ой, Федорыч, беда у меня, — завыла женщина. — Оксанка вчера в лес ушла, да и не вернулась!
— С кем ушла-то?
— Да не знаю, не сказывала. Убежала, мол, на часок, за морошкой, еще полудня не было.
Ой, горюшко-то какое.
— Не с Марьей ли?
— Да не знаю ж я!
— Погоди, не голоси! Может, заблудилась девка. Потом стемнело, она в лесу и заночевала. Сейчас придет, — пытался успокоить соседку Шмаков, и сам не верил тому, что говорит.
— Да она лес как свои пальцы знает! — завыла женщина с новой силой.
— К председателю ходила?
— Так уехал он вчерась в город. За продуктами поехал. нету его.
Шарик выл, метался вокруг будки, гремя цепью и глядя на него, Шмакова, прямо-таки человеческими глазами.
— Отпусти собаку!
— Чего?
— Шарика, говорю, выпусти!
Таисия отстегнула цепь. Пес рванулся со двора. Шмаков и Таисия поспешили за ним.
Собака бежала так уверенно, будто наперед знала, где и что нужно искать. Таисия то и дело хваталась за сердце, ноги ее подкашивались от дурного предчувствия. По пути к ним пристали еще несколько баб, все охали, ахали, поддерживали Швыдкую под руки.
Собака бежала к заброшенному сараю ксендза. Шмаков становился все мрачнее.
Двери в сарай были распахнуты. Шарик взвизгнул и кинулся на кучу соломы в углу, разгребая ее лапами. Шмаков отогнал псину, начал осторожно разгребать жухлую желтую массу.
Общий вздох прошелся по сараю. Из разбросанных в стороны клочьев соломы показалась девичья рука, изорванное платье, обнаженная грудь, окровавленные ноги…
— Доченька, — истошно закричала Таисия и рухнула перед телом Оксанки.
— Задушили, изверги, — прошептала одна из женщин, указывая на багровые следы на шее девушки.
— Снасильничали и убили, — прошептала другая. Подогнали телегу. Багровую шею Оксанки закрыли платком, тело накрыли покрывалом. Телегу тащили бабы — на единственной лошади уехал в город председатель. Процессия двигалась по селу, прирастая людьми. Они перешептывались, потрясенные случившимся. В первый раз в послевоенные уже дни смерть так жестоко ворвалась к ним, забрав самую красивую, молодую жизнь.
Таисия была почти без памяти. Когда процессия дошла до ее хаты, она рухнула у крыльца и не поднялась. Бабы внесли ее в дом, рассуждая, что делать дальше.