Лада совершенно явственно представила сейчас, как улыбается Кэт у себя в кабинете, показывая почти все свои белые зубы, и наверняка думает, что шутка получилась удачной. Но это значило нечто совершенно иное, потому что удельный вес юмора у Кэт увеличивался в десятки раз, когда возникали трудные жизненные ситуации. Однако Ладе сейчас было не до смеха, она очень привязалась к своему мышонку-коротышке и сейчас чувствовала в груди жгучую боль утраты.
— Чак, ты еще завтракаешь? — спросила Лада, вновь включив рацию. В ответ послышалось невнятное урчание. — Ну, извини. Когда закончишь, срочно свяжись с телефонной компанией и выясни все о междугородних звонках Грингольца за последнюю неделю, хорошо? — В ответ снова урчание, но, кажется, вполне утвердительное.
Осмотрев более тщательно всю квартиру, Лада так и не нашла орудия, которым была выпущена кровь и вынута душа Грингольца. Вскоре подъехала полицейская машина с двумя дюжими полицейскими и двумя криминалистами, которые сняли отпечатки пальцев и следов ботинок на полу, собрали окурки, соскребли образцы крови со стен и пола. Вместе с ними Лада тщательно перебрала немногочисленные неоплаченные счета Григория, и никаких записей, естественно, и никакой записной книжки она не нашла. По темному налету в унитазе несложно было понять, что в нем совсем недавно жгли бумагу.
Лишь ближе к вечеру Лада оказалась в своем отделе Департамента полиции. И первое, что она услышала от толстяка Чака, связавшегося с телефонной компанией, так это то, что Грингольц звонил в день гибели Бакатина в Москву, звонил несколько раз, причем последний звонок был уже после двенадцати ночи. Это было уже какой-то ниточкой.
— И знаешь, кому он звонил? — хитро сощурился Чак.
— Не знаю, но хочу узнать. Постой, ты хочешь сказать, что тебе это известно? — удивилась Лада.
— Не зря я же штаны тут просиживал! Я вышел на московское отделение Интерпола, и мне сразу, без всякой канцелярской волокиты, без заполнения бланков и заявок, по личному знакомству, определили этот московский номер. Грингольц звонил по номеру, который принадлежит… — Чак сделал многозначительную паузу.
— Я перестала дышать и слушаю, — улыбнулась Лада.
— Майе Рогачевской! Гражданской жене, то есть теперь уже вдове нашего безвременно почившего друга Бакатина. Если хочешь, можешь меня поцеловать вот сюда, — ткнул Чак пальцем свою пухлую щеку, что Лада с превеликой радостью и сделала.
— Может, ты еще знаешь, о чем они и говорили?
— Увы, я не Бог, — развел руками Чак.
Но уже и этой информации было вполне достаточно для размышления долгой бессонной ночью, которая, как Лада чувствовала, определенно ей предстояла.