Некоторое время назад на дачу приехала дочь генерала, и Василий надеялся, что старик переключит свое внимание на нее. Но хозяйка только чмокнула отца в морщинистую щеку, вручила подарок — роскошный карабин с инкрустацией и чеканной вязью и тут же скрылась на своей половине дома. Но презент не надолго привлек внимание генерала. Любовно погладив оружие по стволу, Рогачевский рассеянно отложил его в сторону и продолжал:
— С чеченцами сюсюкаться не надо! Их давить нужно, как тараканов, тогда только порядок наступит! С бандитами нужно поступать по-бандитски. Правильно я говорю?
Василий опять удрученно кивнул, а сам подумал: «Ну конечно… Давить… Как же! Вы-то, старые пни, в штабе сидеть будете, а давить нам придется. Только еще неизвестно, кто кого передавит. И че им всем далась эта Чечня? Пускай делают, что хотят. Отделяются, отсоединяются, мне лично по барабану. Пускай живут люди, как хотят. Они нас не будут трогать, и мы их не станем».
— Эх, показал бы я им всем, руководителям нашим тупоголовым! Они думают, эти юнцы что-нибудь могут. Идиоты! К нам обращаться надо, к старой гвардии. Опытным, надежным, за державу радеющим. Этим, нынешним, только деньги нужны, а на Родину они плевать хотели. Я сколько раз им помощь предлагал, знаешь? Письма писал, на прием записывался. А они мне — спасибо, мол, вам, Магнит Игнатьич, но вы для России и так много сделали, теперь вам положен заслуженный отдых и клизма с шерстяными носками. А у меня сил еще о-го-го! Только не нужен никому старик Рогачевский. Вот и скажи, есть в мире справедливость?
Вопрос в ответе не нуждался, потому как с каждой новой секундой Василий все больше и больше убеждался, что справедливости в жизни никакой нет.
— А раньше у меня власть, знаешь, какая была! Однажды встретились мы с боевым моим товарищем — Лешкой Парамоновым — ну, выпили, как водится, крепко выпили, честно говоря, вышли из ресторана, ну, подшофе, конечно, но кто сказал, что это преступление? А тут на улице нас патруль милицейский останавливает, и говорят они, что слишком уж мы в нетрезвом состоянии. Мне, боевому офицеру, генералу, какие-то сержантишки указывать будут! Ну я и послал их, руку в карман запустил, а документов-то и нет. Потом уж выяснилось, что в ресторане оставил, а тогда не поверили мне, приволокли в отделение, как пьянчуг подзаборных, и к оперу дежурному. Как сейчас помню, Грязнов его фамилия была. Я ему, так, мол, и так, сказал все, что думаю о них и об их милиции. А он, сволочь, меня на пятнадцать суток за оскорбление при исполнении. Меня, генерал-майора в те времена уже! А дело поздним вечером было, в такое время суток и не позвонишь никому, пришлось в камере ночевать среди мазуриков всяких. Но наутро-то, когда все выяснилось, передо мной все их отделение навытяжку стояло, прощения просило, начальство чуть ли не на карачках ползало. А Грязнов тот в одночасье из капитана в старшего лейтенанта превратился и строгий выговор в личное дело заработал. Но это я еще его пожалел, мог бы добиться, чтоб его и вовсе в роту отправили. Вот как уважали-то раньше, сечешь?