На очередном собрании членов клуба «Березка», когда торжественно вручали денежные премии и призы победителям в «трудовом соревновании», Петр Афанасьевич уже обдумывал свой план мести. Кому-то из знакомых вручили конверт с десятью тысячами у. е. и традиционную рубашку-косоворотку. Деньги эти собирались из взносов членов клуба, и в последнее время между участниками выходов «в народ» шла жестокая борьба за право стать победителем, каждый из кожи вон лез, чтобы наклянчить побольше мелочи. Петру Афанасьевичу было даже смешно: собрались не бедные люди, а ради десяти штук долларов штаны на себе рвут. Он, конечно, понимал, что это все азарт, деньги тут совершенно ни при чем. Но лично его это уже не интересовало. У него появился собственный интерес. Нелепая и жестокая смерть Гриши произвела на Петра Афанасьевича впечатление настолько сильное, что он уже не мог думать ни о чем другом, кроме как о мерзких бомжах, забивших до смерти ни в чем не виновного человека. Они отняли у него ту небольшую часть хорошего, что он увидел в этих опустившихся людях, растоптали, уничтожили, оплевали. Да, для них они есть и будет залетным чужаком. Но при чем здесь Григорий? Получается, достаточно выпить с чужаком, чтобы тебя замордовали до потери пульса и оставили умирать под забором как собаку? Вот этого Петр Афанасьевич никак понять не мог. И не хотел понимать…
В свой следующий «выход» он захватил из дому обычный кухонный нож и старую кожаную перчатку. Незаметно переложил все это в сумочку с пустыми бутылками еще в мастерской Дмитрия Абрамовича, когда переодевался. И на «рабочее место» прибыл, можно сказать, во всеоружии. На месте были все, кроме Зонтика. А Петр Афанасьевич справедливо полагал, что если и бил кто-то Гришу более всех, так это Вован, который и в отношении его первым распустил руки. Поэтому именно Вован стал той целью, которую Петр Афанасьевич наметил себе. Он даже знал, как именно и когда разберется с ним. Дождавшись одиннадцати часов, он незаметно нырнул за угол Ленинградского вокзала, в тот закоулок, в котором его пытались избить. И, спрятавшись за мусорными баками, стал ждать. Вован появился минут через сорок, уже прилично накачавшийся, и пристроился у стены, с тихой руганью пытаясь расстегнуть ширинку. Петр Афанасьевич дождался, когда тот издаст вздох облегчения, но закончить ему опустошать мочевой пузырь он давать не собирался.
— Ты бил Гришу? — процедил он сквозь зубы, подкравшись к Вовану и встав у него за спиной.
Тот от неожиданности икнул и, не переставая делать свое дело, повернул лицо. Петр Афанасьевич лихорадочно накручивал себя, чтобы, не дай бог, не струсить в последний момент. Он вспоминал, как на этом же месте получил под дых, представлял, как измывались над Гришей. Энергия ярости вливалась в сжимавшую нож руку, подкатывала к голове. А Вован стоял с омерзительной ухмылкой на пьяном лице и сверлил его изумленными глазами.