— Да, — согласился я, — правда, я воевал против вас.
— Очень мудро, — сказал генерал, восхищенно глядя на меня.
— Я пришел к вам по поводу вашей коллекции полковых дневников, — сказал я.
Лицо генерала оживилось.
— Вы военный историк. Я так и думал. У нас очень большая коллекция. Вас не интересует кавалерийская форма? Я как раз пишу сейчас статью об этом.
— Нет, мне нужна простая справка. Об одном из подразделений вермахта, которое занималось эвакуацией людей из концлагеря. Я хотел бы уточнить кое-что о личном составе.
— Хейди поможет вам, — сказал генерал. — Это очень простое дело. У нас целая комната архивов отдельных частей. Верно, Хейди?
— Да, папа, — ответила она. — Я там с трудом убираюсь, так она заставлена, — добавила она, уже обращаясь ко мне. Я дал ей листок бумаги с моими вопросами.
— Уверен, что вы справитесь.
Она ушла выполнять просьбу.
Генерал отхлебнул чаю и начал рассказывать о кавалерийской форме XIX века.
— Вы пришли ко мне по совету полковника Стока? — неожиданно спросил он.
— Точно. Он сказал мне, что у вас лучшая коллекция военных документов во всей Германии.
Генерал кивнул.
— Очаровательный человек этот Сток, — сказал генерал. — Он дал мне интереснейшие материалы по истории Красной Армии. Очень добрый человек. Это редкая штука.
Я не знал, что он имеет в виду — исторические материалы или доброту Стока.
— Вы давно здесь живете? — спросил я, просто чтобы прервать наступившее молчание.
— Я родился в этом доме, — сказал генерал. — В нем же и умру. При жизни отца он весь нам принадлежал. А теперь мы хозяева только маленькой квартирки на крыше. Остальная часть дома под правительственным контролем — много людей еще вообще бездомны, что поделаешь, нечего жаловаться.
— А вы никогда не думали о том, чтобы перебраться на Запад? — спросил я.
— Да, — ответил он. — Моя мать догадалась переехать в Кельн. Это было году в 1931-м, но мы остались.
— Я имею в виду, после войны. Почему вы остались жить в Восточном Берлине после войны?
— Мои старые друзья не могут навещать меня, — сказал он.
Я уж было собрался переформулировать вопрос, но, спокойно улыбнувшись, генерал дал мне понять, что уже ответил на него.
— Вы что-нибудь для Бонна делаете? — спросил я.
— Для этих негодяев — разумеется, нет. — Он стукнул по ручке кресла так, будто его кулак был аукционным молотком. — Первые десять лет после войны я был чересчур нацистом для любого порядочного немца он ни за что не сел бы пить со мной кофе. — Слова «порядочный немец» он произнес с явной иронией. — Я за это время беседовал только с двумя полковниками из Американского института военной истории. Мы вместе прошли все бои от Буга до Волги. И, знаете ли ... — Он доверительно наклонился ко мне — ...с каждым новым разом я делал все меньше ошибок. Смею вас уверить, еще парочка визитов американских полковников, и я бы взял Сталинград. — Он засмеялся сухим невеселым смехом. — Целые десять лет я был чересчур нацистом для немецких политиков. — Он снова невесело засмеялся, будто уже устал от этой шутки. Возвратилась Хейди с кипой больших коричневых конвертов.